Юлиан Семенов - Аукцион

С Ривом «мистер Вакс» встретился на Эппендорферштрассс.

— Поехали в аргентинский ресторан! Чудо что за «парижжя» [аргентинское национальное блюдо], надеюсь, вам понравится...

— Я ни разу не был в аргентинском ресторане, — ответил Рив, разглядывая крупного, резкого в движениях человека, сидевшего рядом с ним в такси. — Рассказывают, что один наш ганзеец купил землю на Фолклендских островах за три дня до начала войны, попал под бомбежку и сошел с ума от ужаса...

— Вылечат, — ответил Фол. — Англичане умеют лечить от безумия. А парижжя вам понравится, уверен. И вино там прекрасное, у аргентинцев роскошное вино, лучше французского...

— Где вы учили немецкий? — спросил Рив. — Вы великолепно говорите на нашем языке.

— В Берлине. Я там работал в центре, где хранятся документы и всех нацистских преступников, начиная с мелких осведомителей гестапо и кончая родственниками Бормана.

— Ах, как интересно, — сказал Рив и долго откашливался, прикрыв рот узкой, сухой ладошкой.

В ресторане они устроились в углу, чтобы никто не мешал, причем, как показалось Фолу, не метрдотель повел их, а сам Рив пошел именно к этому дальнему столику — со свечой в толстом мельхиоровом подсвечнике. На столике — красиво вышитая салфетка: по белому полотну яркая желто-голубая каемочка. Вино было из Аргентины; розовое, из бодег Мендосы.

Официант, как и положено в дорогом ресторане, налил вино Фолу, тот попробовал, сказал, что оно чудесно. Тогда был наполнен бокал Зигфрида Рива, он сделал маленький глоток, блаженно зажмурился; рука его чуть дрожала, оттого, видимо, что пальцы слишком сжимали тоненькую хрустальную ножку.

— Хорошо, а? — спросил Фол.

— Восхитительно, — ответил Рив. — Просто чудо!

— Парижжя вам понравится еще больше, уверяю. Спасибо, что вы нашли время для встречи. Мне было очень важно увидеть вас.

— Простите, но я не имею чести знать, кто вы.

— Разве я не представился? Простите, бога ради! Я работаю в сфере культуры. Меня интересует все, что связано с деятельностью господина Золле... Он ведь ваш родственник...

— Ну, я бы не сказал, что он мой родственник. Мы были связаны какими-то узами, пока была жива моя сестра... Теперь он мне никто.

— Он ваш должник?

— Да. Откуда вам это известно?

— Известно. У нас с вами есть общие знакомые, они сказали.

— Кто именно?

— Человек, которого вы давно и весьма искренне уважаете. Вот моя визитная карточка, можете звонить мне в Вашингтон и Нью-Йорк, разговор оплачу я.

— Простите, но я все-таки не очень понимаю причину вашего интереса ко мне, господин Вакс, — сказал Рив, еще раз посмотрев визитную карточку американца.

— Мои коллеги и я заинтересованы в том, чтобы получить архив господина Золле. Он — бесспорно честный человек, следовательно, его долг вам — три тысячи марок, верно? — тяготит его и, видимо, тревожит вас. Почему бы вам не поговорить с ним дружески? Предложите ему компромисс: либо он продаст нам свою картотеку и мы выплачиваем вам его долг — вне зависимости от того, на какой сумме сойдемся, — либо пусть предложит свой архив Франции, там тоже заинтересованы в его работе...

— Ах, при чем здесь Франция?! Больше всего в его работе заинтересованы красные! Он же вернул русским какие-то ценности, обнаружил следы в архиве, устроил скандал... Ему могли уплатить здесь, называли сумму в пятнадцать тысяч марок! Но он отказался! Он же коллекционер, исследователь, псих...

— Фанатик, одним словом...

— Он не фанатик. Неверно. Фанатик — это другое, это когда политика или религия. А он псих, как каждый исследователь, филателист, коллекционер фарфора. Я встречал таких, они невменяемы...

— А с чего у него все это началось?

— Не знаю. Анна была очень замкнутой, а он вообще как баба. Истерик, настроения меняются, как у беременной, верит любому слуху, плачет, когда ему что-то не удается...

— Вы думаете, это бесполезное дело — устроить нам встречу? Я бы предложил ему хорошие деньги.

— Совершенно бесцельная трата времени. Он, видите ли, хочет искупить вину немцев перед русскими. А я не убежден, что мы были так уж виноваты перед большевиками...

— Были, господин Рив, были. Конюшню в их национальной святыне, в Ясной Поляне, устроили не зулусы, а вы, немцы... Золле сам пришел к этой идее? Или ему кто-то подсказал ее?

— Не знаю. Что вы имеете в виду? Контакт с коммунистами?

— Вы допускаете возможность такого рода контакта?

— Нет... Впрочем, а почему бы и не допустить?

— Потому что это глупо, господин Рив, — отрезал Фол. — И вам прекрасно известно, что натолкнула его на эту мысль церковь. Конкретно — пастор Иверс. Великолепный человек и достойнейший слуга божий, который вину немцев перед русскими никогда не отвергал... Скажите, вы советовались с кем-нибудь из коллег перед тем, как принять мое предложение?