Артур Дойл - Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник]

— Ваш врач был совершенно прав, — согласился я. — При расследовании довольно многих убийств выяснялось, что жертвы, получившие ножевые или огнестрельные ранения в сердце, покрывали после этого весьма значительные расстояния. Я ничего не слышал о подобных случаях на поле боя, но, с другой стороны, почему бы и нет.

— Однажды в Крыму случилось вот что, — продолжил мой собеседник. — Дивизия Кодрингтона шла вверх по реке Альме и завязала бой за большой редут. Наши глазам своим не поверили, когда один русский вдруг побежал на них вниз по склону с ружьем в руках. В него пару раз стрельнули, но, похоже, промахнулись, потому что он бежал до самых наших передовых цепей. Один сержант, старый такой вояка, засмеялся и бросил ружье ему под ноги. Русский споткнулся и рухнул замертво. Он получил пулю в сердце еще на самом верху, так что умер еще до того, как начал бежать. Ну, так нам сказал тот сержант, и мы ему поверили.

Там, на войне, произошел еще один очень странный случай. Как- то ночью в расположении гренадерской дивизии прямо на палатки рухнул жутко изуродованный труп. Наши долго гадали, откуда бы он мог взяться, да так ничего и не поняли. Гораздо позже перебежчики рассказали что к чему. Оказывается, на батарее у русских была одна очень старая пушка огромного калибра вроде мортиры. Ну вот, холодной ночью бедняга часовой решил спрятаться так, чтобы его никто не увидел. Заполз он, значит, в ствол того орудия, да и заснул там. А чуть позже пробили тревогу, канонир подбежал к пушке и поднес запал к фитилю, она и выстрелила. Часовой‑то тот и перелетел к нам по воздуху, словно ядро.

— Разницы-то почти никакой, — философски заключил ветеран. — Его бы все равно рано или поздно расстреляли за то, что он уснул на посту.

— Человеку, столько повидавшему на своем веку, — заметил я, — эта сонная уэльская деревенька, наверное, кажется такой дырой.

— Именно так, сэр, именно так. Вы попали в самую точку. Ей- богу, сэр, если бы каждый вечер я говорил с джентльменом вроде вас, я стал бы совсем другим человеком. Я вам расскажу, почему я здесь оказался. — Он доверительно понизил голос и подался вперед. — У меня в Лондоне жена, сэр, но сюда я приехал, чтобы бросить пить. И вы знаете, у меня получается, медленно, но верно. Вот три недели назад я не мог заснуть, если не выпивал пять стаканчиков, то теперь обхожусь всего тремя.

— Официант, бокал бренди с водой! — негромко крикнул я.

— Благодарю вас, сэр, благодарю вас. Верно вы сказали, что после всех жизненных передряг эта деревушка — словно затхлое болото. Я вам не рассказывал, как получил сержантские нашивки? О, за то, что повесил троих — вот этими самыми руками.

— И как это было? — сонно спросил я.

— А вот как, сэр. В 1850–м стояли мы на острове Корфу, три наших батареи. Один из офицеров, лейтенант, отправился в горы на охоту, да так и не вернулся. Его собака прибежала в столовую и давай выть да стонать, почти как человек. Ну, собрали поисковый отряд и двинулись за собакой, которая привела к канаве у горной дороги. Под ветками и папоротником он и лежал с перерезанным от уха до уха горлом. Его в полку очень любили, и наш командир поклялся, что отомстит. Среди тамошних греков царили смута и недовольство, подогреваемые священниками, «отцами» по — ихнему. Ну вот, вернулись мы в городок, капитан вызывает к себе всех «отцов», среди которых было трое, кто не мог внятно доказать, где они были и что делали. «Отцы» эти все время бледнели, путались и запинались. Состоялся военно — полевой суд, и всех троих приговорили к повешению. Тут-то и возникло затруднение, поскольку все знали, что если кто-то поднимет руку на священника, жизнь его потом не будет стоить и ломаного гроша. У греков с этим очень строго, к тому же все они мастерски владеют ножом. Капитан выкрикнул, есть ли добровольцы, и я выступил вперед. Я считал это своим долгом, сэр, потому что был у убитого ординарцем. Ну вот, солдат поставили в каре вокруг виселицы, и вздернул я всех троих повыше Олимпа. Когда все кончилось, капитан сказал: «Что ж, парень, теперь надо твою жизнь спасать». Он приказал каре сомкнуться, так что я оказался в центре, и мы маршем отправились в гавань. У пристани стоял пароход, готовый вот- вот отдать швартовы и отплыть в Англию. Меня быстро приняли на борт, а толпа на причале неистово волновалась, пытаясь расправиться со мной. Вы, наверное, никогда не слышали такого воя, которым они провожали отходивший корабль, зная, что им меня не достать. Я всю жизнь прожил бобылем, сэр, один, как перст, но тогда, пожалуй, один — единственный раз столько народу искренне горевало, что я уезжаю. Когда мы вышли в открытое море, мы тщательно обыскали корабль, и не сойти мне с этого места, но в трюме оказалось трое греков с ножами за поясом. Мы сбросили их за борт, и больше я о них не слышал. Может статься, они утонули. — Артиллерист самодовольно улыбнулся. — За это мне дали капрала, сэр.