Марсела Серрано - Пресвятая Дева Одиночества

— Почему, по-вашему, я должен ее успокаивать?

— Просто-напросто мне кажется, ваша совесть замучила бы вас, если бы вы не предприняли эту попытку. Чувство вины мощный двигатель, ректор…

— Вы меня оскорбляете, сеньора Альвальяй.

— Минуту назад вы меня называли Роса. Ладно, давайте продолжим, в конце концов, мы из одной команды… Так вы хотите, чтобы я занялась этой женщиной, или нет? Я не хочу зря тратить ни ваши деньги, ни свое время.

— Хорошо, займитесь.

Я положила трубку — она опять была влажной. «Хорошо, займитесь». Чувство, переполнявшее меня, было ошеломляющим и пронзительным, как обычно бывает в решающие моменты жизни, оно накрыло меня с головой. Мое расследование почти завершено. Мне поручили труднейшее дело — отыскать К.Л.Авилу, и я справилась с ним успешнее, чем можно было ожидать, но ощущение заслуженной победы почему-то не приходило.

Часы показывали четыре пополудни, и мой мозг работал на полную катушку. Нужно позвонить Уго, попросить его связаться с Тонатиу и передать, чтобы тот не беспокоился, теперь все это уже не имеет значения.

Затем нужно раздобыть номер сотового телефона Сантьяго Бланке Это сложнее, но я не сомневалась, что властный тон, помноженный на убежденность в собственной правоте, заставит секретаршу помочь мне. Сделав эти две вещи, я решила не оставаться на ночь в отеле и покинула его, город и блондинку из дома с голубыми стенами.

Я взяла напрокат машину и отправилась в Пуэрто-Эскондидо.

Только там мое расследование будет завершено.

Ничья жизнь невозможна, если кто-то не является ее свидетелем, сказал мне Сантьяго Бланко. В данном случае свидетелем был он.

Свобода незамужней женщины— таков был выбор КЛАвилы.

Любая история любви включает в себя две версии, а я узнала только одну. Придется принять ее, хотя в глубине души я задавалась вопросом, какова же другая. Был ли разрыв с Сантьяго Бланко необходимой передышкой и в один прекрасный день истосковавшееся тело, прежде чем увянуть, снова потянется к тому, кого любило когда-то?

Мой последний и неизбежный собеседник свидетельствовал против самого себя, доказывая, что любовь, согласно любимому писателю К.Л.Авилы, не знает другой награды, кроме опыта, и не учит ничему, кроме смирения.

— Конечно, рано или поздно пришлось бы кому-нибудь рассказать правду, — произнес он медленно и устало, поскольку, наверное, никогда не верил в то, что правда необходима.

Тем не менее он рассказал мне следующее.

Когда он с ней познакомился, она, по его выражению, была настоящей дикаркой, из той редкой породы людей, которые живут одними чувствами. Наивная и невинная, она шла по чужим жизням, разрушая нормы и вызывая страсть, но всегда в конце концов исчезая. Может быть, в ее жилах действительно текла цыганская кровь. В любом случае она была подобна обоюдоострому оружию, поэтому Сантьяго Бланко, влюбившись, не собирался связывать с ней жизнь, а когда не так давно передумал, было уже поздно. «Мой любимый, мой глупенький, мой мальчик» был никакой не повстанец — это был он.

Во время расследования я не раз возвращалась к поразившим меня строкам Альфонсины Сторни о сыне: «У меня есть

сын, плод любви, незаконной любви… Сын, а потом уже я, а потом— будь что будет». Читая по дороге в Мексику интервью К.Л.Авилы, я не сомневалась, что история об американце, погибшем в автокатастрофе, — выдумка. По какой причине женщина может скрывать от сына, кто его отец? Чтобы оправдать такое поведение, одних соображений безопасности недостаточно, следовательно, это, вероятнее всего, не повстанец. Стихи аргентинской поэтессы полны материнской любви, и если бы Сантьяго Бланко не имел к этому никакого отношения, он вряд ли бы их выбрал. Я тут же вспомнила цитату из Лаури в том же интервью: «Мексиканские дети не плачут, потому что знают о трагической обреченности человека». Интуиция подсказывала мне, что это не просто метафора. Не преуменьшая горестей маленького Висенте и всего, что ему довелось пережить, думаю, его мать, прежде чем исчезнуть, хотела в такой завуалированной форме рассказать, прокричать ему о том, что являлось ее главной тайной и скрытым завещанием. Ведь если он родился там, он был мексиканцем, хотя несколькими строками выше в том же интервью она утверждала, что в нем нет ни капли мексиканской крови.

Действительно, когда Кармен жила в Койоакане, в доме Сантьяго Бланко, она забеременела от него, что было счастьем для обоих, но семья писателя не должна была знать об этой незаконной связи. По его словам, из-за любви к Кармен он с нежностью принял сына, но, поскольку она была тем, кем была, не хотел бросать семью и ввязываться в какую-то сомнительную авантюру. Когда же ему стало трудно скрывать чувства к мальчику, который постоянно играл в саду у него перед глазами, К.Л.Авила увезла ребенка в Сан-Франциско и препоручила заботам тети Джейн.