Андрей Анисимов - Проценты кровью

– Садись рядом с женой и отдыхай. Ты и так, словно мальчик, побегал.

Петрович послушно уселся на стул и затих. Марфа Ильинична внимательно оглядела гостей, подставила свой бокал, чтобы сын его наполнил шампанским и сказала:

– У них теперь все не как у людей. Если бы не я, как басурмане, без свадьбы жизнь начали. Вот и Петра не вижу, а предупреждала – не опоздай.

– А я и не опоздал, – сказал Петр Григорьевич, врываясь в гостиную с двумя букетами белых роз.

Надя облегченно вздохнула и заулыбалась:

– Где ты был? Я уже от страха за тебя еле жива. А тут еще гостей полон дом.

– Потом, Наденька, потом, – шепнул Ерожин и, подойдя к Марфе Ильиничне, поцеловал ей руку.

– То-то же, – промолвила вдова строго, но не выдержала и обняла Ерожина. – Слава богу, голубчик. Я же знаю, что за убивцем бегаешь. Волновалась за тебя. Теперь уж все дома.

Надя от волнения никого не видела. Когда же муж, наконец, объявился, молодая женщина оглядела гостей и воскликнула:

– Сколько орденов!

Увидеть в наше время за столом такое несметное количество боевых наград молодому человеку, знавшему о мировой войне лишь по учебникам, и. впрямь удивительно.

– Выпьем за молодых, – подняла бокал Марфа Ильинична.

Гости дружно поддержали. Для них и Ерожин в свои сорок шесть сходил за мальчика, а внучки старой вдовы и вовсе дети. За столом сидели люди другой эпохи.

– А помнишь, Марфа, твою свадьбу со Славой? Фляжка спирта, да котелок картохи, а у них какой стол! – прозвучал фальцет ветерана Митрофанова.

– И слава богу, генерал. Хоть дожили до того дня, когда наши внуки не знают голода, – улыбнулась Марфа Ильинична и запела: «Каким ты был, таким ты и остался». Гости подхватили. Надя и Люба песню не знали, но тоже начали подпевать. Только Сева после глотка вина побледнел, и Вера увела его в спальню.

– Петя, выйди в кабинет, – попросила Ерожина Надя, когда крики «горько» стали звучать пореже и пожилая компания немного подустала.

Петр Григорьевич выскользнул со своего почетного места. В кабинете его ждала Люба со своим молодым мужем.

– Петр, познакомься. Это Глеб, брат Фони, – сказала она, краснея от смущения.

– Вот, значит, как судьба крутанула, – улыбнулся Ерожин и, оглядев здоровенного супруга Любы, крепко пожал ему руку.

– Петр, Глеб давно хотел с вами познакомиться. Я сказала ему, что вы открываете свое сыскное бюро. Мужу очень хочется с вами работать. Если вам нужен сотрудник, мы оба будем рады.

Ерожин еще раз внимательно оглядел Михеева и неожиданно спросил:

– Сколько человек сидело за столом?

– Двадцать семь, товарищ подполковник, – отрапортовал Глеб.

– Какого пола? – прищурился Ерожин.

– Девять персон мужского, включая нас с вами, остальные дамы, – спокойно сообщил муж Любы.

– Сколько ступенек перед подъездом этого дома? – продолжал допрос Петр Григорьевич.

– Шесть. Одна стерта. Перед парадным приподнят порожек, – улыбнулся Михеев. – А на лестничном пролете тридцать две.

– Годится. Беру, – серьезно сказал Петр и вторично пожал Глебу руку. – Вернемся к гостям. Ветеранов нельзя обижать. Они слишком много пережили.

– Петр, еще одну минутку, – попросила Вера. Она только что вошла в кабинет и ждала, пока Ерожин закончит свой экзамен.

– Да, Верочка, конечно. Я к вашим услугам. – Петр Григорьевич присел на тахту и указал Вере место рядом с собой.

– Я, может, не по адресу, но отец и вовсе тут не советчик, а вы можете все, – тихо сказала Вера, усаживаясь на краешек тахты.

– Верочка, всегда рад помочь, ты же знаешь, – ободрил молодую женщину Петр Григорьевич.

– Я не медик, но если человеку за месяц не стало лучше, значит, его лечат не так, – грустно поделилась Вера своими сомнениями.

Ерожин и сам давно об этом думал, но не считал себя вправе вмешиваться.

– Дайте мне день-два. Я должен переговорить об этом с одним человеком, – обнадежил он Кроткину.

За столом народу поубавилось. Когда пожилые люди потихоньку начали расходиться, появился сын Грыжина, Николай. Младший Грыжин прибыл без супруги и сестры и, не раздеваясь, быстро прошел в гостиную. Глеб Михеев и Ерожин помогали дамам найти и надеть их пальто и на странное поведение Николая внимания не обратили. Когда Петр Григорьевич подавал адмиральше Зиминой ее габардиновый плащ, рядом возник Грыжин-старший. Лицо его сделалось пунцовым, а губы побелели. Ерожин испугался:

– Что с тобой, Иван Григорьевич?

– Петя, горе, – простонал Грыжин. – Сонечку убили.