Микаэль Крефельд - За гранью

– У тебя отпуск? Почему?

– В связи с пережитым стрессом. Впрочем, не все ли это равно! – Томас махнул рукой, собаки залаяли.

– Вроде бы ты не похож на неврастеника. Так почему?

– Не твое дело! – отрезал Томас и отвернулся.

– Если хочешь сохранить в целости лицо, отвечай!

Томас взглянул на Славроса, затем на собак и сплюнул кровью – на этот раз главным образом в знак презрения.

– Ты действительно желаешь это знать?

– Еще как!

– О’кей. Потому что какой-то отморозок из той же несчастной страны, из которой явился ты, залез в мою квартиру, когда я был на дежурстве, и убил мою жену. Вот почему.

– Вы поймали его?

– Нет. Эта дрянь до сих пор гуляет на свободе. Доволен?

Славрос посмотрел на Томаса сверху вниз, рука, в которой он держал собачью цепь, напряглась. Затем он захохотал:

– Впервые слышу такую трогательную историю, но на этот раз ты, по крайней мере, говорил правду. Видно, Бог тебя не очень любит.

Хохоча, он передал цепь Михаилу, и тот увел собак.

– Так могу я повидать Машу? – спросил Томас, поднимаясь с земли.

– Нет.

– Почему?

– Потому что я так сказал и потому что ее тут больше нет.

– Ты знаешь, где она?

Он мотнул головой:

– Нет, девушки тут подолгу не задерживаются.

– И у тебя нет никаких предположений, где она может быть?

– Никаких. Лучше забудь ее. Здоровее будешь. Вали отсюда, пока можешь, и не суйся сюда больше, датчанин!

– Слышал, что сказал Славрос? – раздался сзади голос, и кто-то так поддал ему в спину, что Томас пулей вылетел со двора.

Услышав в коридоре шаги, Маша плотно завернулась в одеяло. Это была ее единственная защита, потому что она была брошена на его милость. На милость того, кто выбрал ее очередной жертвой.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Славрос с Михаилом и Кемалем. Только что собаки Славроса лаяли, как бешеные, и Маша гадала, на кого они напали на этот раз. Наверняка какой-нибудь пьянчужка. Славрос разозлился, и псы порвали беднягу.

Славрос поморщился и заткнул нос:

– Черт знает что! Неужели тут никогда не прибирают? Вонь прямо как из отхожего места!

Кемаль пожал плечами:

– Клиенты не обращают внимания.

Славрос встал над Машиной койкой и поглядел на нее сверху.

– На вид она уже полумертвая, – произнес у него за спиной Михаил.

– Дышит еще. Она превратилась в обузу. Слишком много знает.

– Могу избавиться от нее, если хочешь, – предложил Михаил. – Собаки еще не кормлены, а в лесу найдется место, чтобы закопать то, что от нее останется.

– А о Гиене ты не подумал? Забывчив ты больно, Михаил!

– Надоел мне этот психопат, лучше бы и от него избавиться.

– Лучше? – Славрос покачал головой. – Уж чему-чему, а этому меня мои собаки научили: никогда не кусай руку, которая тебя кормит. – Он наклонил голову набок и напряг шейные мускулы. – А если речь о Гиене, то руку, которая тебя защищает. Когда он обещал вернуться?

– Когда у нее кончится ломка, – ответил Кемаль. – Он что-то плел про какой-то процесс. Я не понял, о чем речь.

– Творческий процесс, балда. Это мешало бы творческому процессу. Наш приятель – художник. – Славрос так пнул ногой койку, что Маша подскочила. – Не прошла у тебя ломка? Ну, что молчишь?

Она ничего не ответила, только взглянула на него исподлобья.

– Она совсем доходяга. Позвони ему и скажи, что можно ее забирать. Глаза б мои на нее не смотрели.

После их ухода Маша достала спрятанную под матрасом записную книжку. Она поводила карандашом по стене, чтобы немного подточить кончик. Грифель раскрошился, от него оставался только жалкий огрызок. Ну и ладно, подумала Маша, много ли ей еще писать! Да и времени осталось всего ничего. Скоро Гиена выставит ее на свалке, как выставлял там других девушек. Но хотя бы тело ее найдут люди. Об этом расскажут в «Новостях», и кому-то станет известна ее судьба. Может быть, для мамы даже такой исход лучше, чем полная неизвестность.

«Если ты еще вспоминаешь обо мне, мама, прости меня!»

Из репродуктора под потолком мужского туалета лились мягкие ритмы босановы. Было половина второго ночи. В дальнем углу Томас промывал прокушенную питбулем кисть. У окружной дороги он поймал такси. Шофер заботливо уговаривал Томаса ехать в травматологический пункт, но Томас отказался и попросил отыскать какую-нибудь круглосуточную аптеку. Наконец аптека нашлась на Кларабергсгатан, и шофер его высадил у входа. Томас купил несколько свертков марлевого бинта, упаковку пластыря и пузырек йода, чтобы продезинфицировать раны. Почти весь пузырек он извел на большую рваную рану на левой голени и завязал ее бинтом. Промыв глубокую рану на кисти, Томас наложил давящую повязку. Он посмотрел на себя в зеркало. Зрелище было не из приятных. Из ссадины над глазом натекло много крови, она свернулась и комками налипла на небритой щеке. Он потрогал распухший нос. Больно было отчаянно, но, к счастью, обошлось без перелома. Вытащив из контейнера на стене все одноразовые салфетки, он помыл лицо. Более или менее отмывшись, попытался заклеить рассеченную бровь пластырем. Но края тотчас же расходились, и пластырь никак не хотел держаться на месте. В конце концов Томас махнул рукой и захватил про запас несколько салфеток, чтобы рукой зажимать бровь. На память о Стокгольме у него наверняка останется шрам. Как вечное напоминание о том, что подонки вроде Славроса в конечном счете всегда выигрывают.