Микаэль Крефельд - За гранью

Томас задержал взгляд на чучеле белочки, стоявшем в холле на секретере. Белочка грызла орех, держа его в передних лапках. Фигурка была очень милая, но почему-то, глядя на нее, Томас вспомнил фотографии с чучелами женщин, которые ему показал Карл. Томас подумал, что надо бы осмотреть лодочный сарай, который он видел, когда обходил участок. В этот миг раздался тонкий металлический звон. Томасу показалось, что звук доносится откуда-то снизу, из-под пола. Томас осмотрел холл в поисках ведущей в подвал двери, но, ничего не найдя, вернулся в кухню. Здесь металлический звон слышался громче, и Томас направился к кладовке. Рядом с дверцей кладовки вниз уходила крутая лестница, ведущая в подвал. Томас стал медленно спускаться, двигаясь к свету, исходящему из подвального помещения.

Обойдя вокруг большой цинковой ванны, наполненной известковым раствором, Томас углубился в подвал. Здесь остро пахло формальдегидом, стало трудно дышать. Впереди был длинный проход, отделенный рядами стеллажей. На полках стояли ящики с пыльными колбами и чучелами птиц и зверюшек. В самом конце прохода спиной к Томасу высокий человек в белом халате возился с лебедкой.

Томас осторожно приблизился к мужчине и увидел, что тот здесь не один. У стены, пристегнутая толстыми ремнями к приподнятому с одного конца топчану, лежала худенькая обнаженная девушка. Томас быстро огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно вооружиться, на полке ему под руку попался небольшой гаечный ключ. Он двинулся дальше вдоль стеллажей и, когда до человека в белом халате оставалось несколько метров, спрятался за составленными на полках ящиками. Девушка мало походила на красавицу с фотографии, которую дала ему Надя, но он не сомневался, что нашел Машу. Томас обратил внимание на иглу у нее в паху. Резиновая трубка тянулась от иглы к аппарату, установленному возле нее на каталке. На нижней полке каталки стояли колбы с разноцветными жидкостями. Человек в халате внезапно повернулся к аппарату, и Томас инстинктивно пригнулся.

– На тебя я возлагаю большие надежды, – с шипящим присвистом произнес человек в халате.

На нем был респиратор, закрывавший бóльшую часть лица.

– Дай мне наконец спокойно умереть, черт бы тебя побрал! – еле слышно отозвалась Маша.

– Это правильная установка, – весело ответил человек в халате. – Другие вон хныкали и давили на жалость. Я думаю, что это тоже влияло на процесс. Избыток негативных мыслей.

– Так почему тогда… Почему ты их выставил напоказ?

– Не стоит уничтожать хороший набросок, на нем многому можно научиться. Как ни больно сознавать свои ошибки, но надо смотреть правде в лицо.

– Ты – болен!

Он пожал плечами:

– Предан своему делу. Так, наверное, будет правильнее сказать.

– Какому… делу?

– Своей главной идее. Мой папенька, – он показал наверх, – был настоящим мастером искусства таксидермии. Во всяком случае, так я считал в детстве. Когда я был еще мальчишкой, он научил меня препарировать охотничьи трофеи – свои и своих друзей. Я давно сбился со счета, сколько фазанов я превратил в чучела. – Он выразительно покачал головой. – Это было его любимое увлечение. Папа всегда говорил, что только тут, в подвале, он по-настоящему отдыхает душой, здесь он забывал все заботы. Я не могу с ним не согласиться. Здесь ведь необычайно успокаивающая атмосфера, правда?

Он проверил дисплей аппарата и набрал на клавиатуре какую-то комбинацию цифр.

– Когда я подрос и набрался опыта, я понял, что он дилетант. Высокого уровня, разумеется, но я не раз ловил его на небрежностях при набивании чучел и выполнении швов, да и в процессе выделки кожи тоже. Тебе, возможно, трудно понять, какое чувствуешь разочарование, когда былой кумир меркнет в твоих глазах. Но все же папа обучил меня основам техники, и за это я буду благодарен ему до конца жизни.

Он наклонился и отвернул кран одной из колб, стоявших под аппаратом.

– Ты же мог бы… подрисовывать свои трупы?

– Только этого не хватало! – Он покачал головой. – Я же не какой-нибудь халтурщик из похоронной конторы, который наряжает покойников!

– А чем же ты лучше? – спросила она, устало закрыв глаза.

– Нет тут никакого сравнения. В похоронной конторе стараются придать покойникам самый привлекательный вид, какой только возможно. Добиться иллюзии, будто бы в смерти есть что-то красивое. Заставить скорбящих родственников забыть о процессе тления. Я же стремлюсь воссоздать самую жизнь. Сотворить совершенный образ женщины, чтобы в моем произведении неугасимо горела искра жизни и оно не старясь сохранялось бы тысячу лет. Сотворить символ всего живого.