Александр Аде: Осень надежды

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© А. Аде, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

Сон обрывается разом, точно кто-то раздвинул занавес. В спальне синяя темнота. Справа, лицом к оклеенной фиолетовыми обоями стене, спит Анна. Хоть и стараюсь не шевелиться, она просыпается. Поворачивается ко мне. И я скорее угадываю, чем вижу, – ее карие глаза нежны и встревожены.

– Опять снился отец, – говорю, словно извиняясь. – Вот уж три дня, как его нет, а не отпускает, является ночами. Беседовали – не припомню о чем. А под занавес он заявляет, да еще пафосно так, ни дать ни взять призрак короля Гамлета: «Найди моих убийц, сынок!» До сих пор не могу уразуметь, за что его убили? Кому мешал? Не бизнесмен, не мафиози, преподаватель физики в железнодорожном колледже. Бессмыслица какая-то. Главное – не ограбили, просто грохнули, и все.

– Надеюсь, ты не собираешься пойти по пути датского принца? – голос Анны улыбается, но глаза (уверен!) остаются тревожными.

– Послушай, но это же бред сивой кобылы! Живет-поживает самый что ни на есть рядовой обыватель: тихо, размеренно, никого не трогает. Иногда выезжает – один или с семьей – на свою маленькую фазенду и в этом случае обязательно заглянет поболтать к старшему брательнику Боре. У того дачка почти что рядом, через проселочную дорогу. И вот однажды он засиживается у брата допоздна и отправляется к себе. Путь его лежит мимо коттеджа некой бизнесменши. А тут как раз и она подкатывает. Вылезает из машины. И вдруг невесть откуда появляется душегуб и запросто ее режет. А в придачу и отца. Как свидетеля? Или отец и впрямь с бизнес-леди был чем-то повязан?

– Прошу тебя, – тихо говорит Анна, – не занимайся этим делом. У меня дурные предчувствия.

– Слушаю и повинуюсь, о моя экстрасенша…

Когда она, собравшись и поцеловав меня на прощание, уходит на работу в архитектурную мастерскую, звоню Акулычу, менту с большими звездами на погонах.

– Завсегда рад слышать твой голосок, – рокочет Акулыч. В его басе, как и в голосе Анны, деликатная забота.

– Что нового? – спрашиваю, заранее зная ответ.

Я не поясняю, что речь идет о смерти отца, нам обоим ясно и так.

– Я тебе, конешно, могу сказать, барбосина, что сие тайна следствия, да язычок не поворачивается. Ищем-с.

– Послушай, Акулыч, может, мне к твоим ребятам подключиться, а?

– Нет уж, мы как-нибудь сами с ентим делом совладаем, без сопливых… Чего сопишь? Ты вот што, корефан, не встревай. А то знаю я тебя, сорванец. В прошлом году поддался твоему сладкому чириканию: не волнуйся, дорогой Акулыч, я только слегка киллера попасу. А ты такого наворотил! Не забывай, на тебе условный срок висит. Любой с твой стороны неверный шаг – сядешь. Тебе тихо надо жить и не дергаться. Обещаешь быть паинькой?.. Не слышу. Эй, птаха!..

Кладу трубку. Потом, не выдержав, снова набираю номер.

– Слушай, Акулыч, а что если нам встретиться по старой памяти, пивка дербалызнуть? Сколько я тебе задолжал? Посидим в нашем баре…

– Не соблазняй, – басит Акулыч. – Я девушка честная. Пымаем убивца, тады и забьем стрелку…

Кладу на рычаг трубку, в которой пульсируют гудки отбоя. Тягостное, невыносимое ощущение бездействия выматывает меня, гонит из дома.

Решившись, выбираюсь во двор, сажусь в «копейку», выезжаю из города и мчу по окаймленному лесом шоссе.

23 сентября, день осеннего равноденствия. Утро невеселое. Мутное небо с размытыми пятнами сизых туч клятвенно обещает скорый дождь. Но пока сухо. Деревья покрыты квелой умирающей зеленью. А желтизна уже играет с листвой в пятнашки, то тут запятнает, то там. И не понять, то ли уже отошло бабье лето, то ли еще не наступило: солнечных дней в сентябре почти что не было. Зато довольно-таки тепло.

Въезжаю в деревеньку. Останавливаю «копейку» у кружевной ограды, за которой виден красно-коричневый коттедж. Озираюсь. Отца, насколько мне известно, убили где-то здесь. Задумчиво уставляюсь в землю, точно надеясь в хитросплетении травы и опавших листьев отыскать разгадку. И вздрагиваю, услышав:

– Смотришь, где батяню твоего угрохали?

Поднимаю голову.

Возле меня стоит дед в рыжей дырявой кожанке и донельзя заношенных брюках непонятного цвета, заправленных в кирзовые сапоги. На небольшой голове – лихо набекрень – офицерская полевая фуражка советских времен без кокарды и ремешка. Там, где полагается быть бороде, короткая седая щетина. В шельмоватых мигающих зенках – такие, наверное, бывают у леших, – горит непонятный огонечек. Старикан не спеша вынимает из кармана мятую пачку сигарет без фильтра, закуривает, кашляет, смачно сплевывает.