Александр Аде - Одиночество зверя

Ей немного за двадцать. Невысокая, в темно-синей куртке. На крепких, чуть коротковатых ногах черные леггинсы и коричневые полусапожки. Лицо пухлое, с настороженными и недобрыми глазами.

Она сбросила мокрый блестящий капюшон; апельсинного цвета волосы, схваченные сзади резинкой, горят в скупом свете серого дня.

– Жорик, привет! Помнишь меня?.. Можно у тебя перекантоваться? Как тогда, помнишь, ага?.. Только без извращений… Мужчина, вы за кого меня принимаете? Я порядочная женщина. Просто поссорилась с мужем. Он меня обидел… Да, снова обидел. Он крутой бизнесмен. Стоит мне одно словечко сказать, кого хочешь замочит… Да ты просто хам! Хамло трамвайное! Такое девушке предлагать!..

Рыжая в сердцах захлопывает телефончик.

– Козел!

Тяжело вздохнув, она накидывает капюшон и выходит под дождь, катя за собой чемодан на колесиках, в котором помещается все ее имущество. За время странствий чемодан стал как бы ее частью, неотделимой от нее самой.

Она не знает, куда и зачем тащится под дождем, но отчаянное желание найти хоть какой-нибудь приют гонит ее по несчастным промокшим улицам беспощадного города.

К двум часам дня дождь иссяк, проглянула небесная голубизна. Город на мгновение осветился солнцем – и опять помрачнел: снова сомкнулись тучи и обложили небо – исполинские дымные пятна, вобравшие в себя все оттенки серого.

Но и под этим угрюмым небом привычные неказистые улицы выглядят изысканно и печально красивыми: многие деревья нескромно обнажены, но местами остались и зелень, и охра, и багрец. Землю, траву и асфальт устилает разноцветная палая листва.

Не торопясь, подъезжаю к двухэтажному двухподъездному зданьицу с крытой шифером покатой крышей и дымовыми трубами. Оно знакомо мне с тех самых пор, когда начал осознавать окружающий мир.

Домишко, где я родился и прожил до восемнадцати лет, давно снесли до основания и на его месте не построили ничего, даже собачьей будки. А этот, стоящий напротив, точная копия моего родного гнезда, выглядит прочным и вечным.

Припарковав «копейку», захожу в подъезд. Квартира Верки на первом этаже.

Встречает меня баба Настя, Веркина мать, ведет на кухню.

Сидим за покрытым розоватой скатертью кухонным столом. Баба Настя сложила толстые огрубелые руки на красном в горошек переднике.

Ей под шестьдесят. Расплывшееся тело, обрюзглое лицо. Так – лет через двадцать – стала бы, наверное, выглядеть постаревшая Верка, которая уже не постареет никогда. Моргающие, обесцвеченные вековечной печалью глазки смотрят горестно и беззащитно.

– Веру могли убить из-за любви или из-за денег, – говорю я. – Или она знала нечто такое, чего не следовало.

– Насчет любви, это не про Веруню, – вздыхает баба Настя.

– А как насчет того, что ей было что-то известно?

– Что она могла такое-этакое выведать в овощном-то киоске? Скажешь тоже.

– А не завещал ли ей кто-то большую сумму? Есть у вас родственники-толстосумы?

– В нашем роду все неудачники. Как на подбор. Мелкая сошка. Беднота.

– Постойте, но у Веры был дядя – большой начальник. Он еще, помню, часики ей из Японии привез.

– А, этот. Мой двоюродный брат. Но он не совсем родня. Приемный. Да, он точно высоко взлетел. В Москву его взяли. Так он давно помер.

– А как у Веры было с личной жизнью?

Баба Настя задумывается.

– Не сообщила я милиционерам, зачем приличного человека дергать? А тебе скажу. Был у Веруни хахаль. Только он, само собой, никаким боком к ее смерти не причастен. Даю свою седую голову на отрез.

Невольно усмехаюсь: бабы Настина голова седа только на висках и над низким морщинистым лбом. Должно быть, она, как и Верка, была рыжей, и красились они одной и той же краской охристого цвета.

– А как с ним связаться?

– Да не в курсе я. Она его сюда не приводила. Знаю только, что Петром зовут. Они – Веруня и Петр – лет десять были вместе.

– Нет ли его номера в Верином сотовом?

– А ведь и точно. Как-то у меня из головы вылетело. Я сейчас… Погоди, тьфу ты, так ведь Верунин телефон милиция забрала. Вот напасть-то!

– Мне нужно знать, – говорю как можно деликатнее, – кто отец Даренки. Я хочу выяснить это не из любопытства. А вдруг он выведет нас на убийцу? Вере мы уже не навредим, а Даренке об ее отце даже не намекну.

– Да не известно мне ничего про этого негодяя! – мучительно выкликает баба Настя.

– Неужели ни разу его не видали?

– Господом Богом клянусь! – Она прикладывает ладонь к левой стороне груди. – Даже не представляю, какой он.