Он долго ощупывал, крутил, только что на зуб не пребывал очередную дедову работу: выспрашивал, как он клей варит, да дерево доводит, а потом прямо предложил ему ехать в город. Квартира, мол, и все, как положено, сразу.
Но и дед отказался тоже сразу.
— Э-э, милок, — сказал он, — ничего ты не понял. Я же по заказу работаю = для человека. Вот приходит он, а я уже прикидываю — какие у него руки, да характер, да манера играть. Люди разные и балалайки разные, оттого у меня интерес к ним не тупится.
— А гитару или скрипку сделать можете? — спрашивал технолог.
— Гитара, — штука нехитрая, — пускался в рассуждения дед. — Грудь у ей большая, настроить на любой голос можно. И не капризная, по этой же причине к дереву. А вот скрипка, скрипка… она особых хитростей требует. Но не было заказов, не было… не идет она в нашей местности. Как мандолина, кстати.
Гость уехал, намереваясь твердо перестроить фабрику на выпуск гитар, скрипок и мандолин исключительно, а деду, чтоб секреты его не пропали, пообещал подослать учеников.
Но приспел сорок первый и фабрику перестроили на выпуск ящиков для мин и снарядов, а дед Прокофий на фронт ушел вместе со своими тремя сынами.
После тяжелой контузии под Майкопом деда списали подчистую и на него-то оставила тогда дочь трехлетнего Савушку и на смертном ее одре поклялся дед Прокофий, что будет жить до тех пор, пока Савушка на ноги не встанет.
На отца к тому времени пришла уже похоронная бумага.
Но бумаге этой дед Прокофий не поверил, как не поверил и таким же извещениям о своих сыновьях. И Савушке пока ничего не говорил, благо еще гремела война, правда уже не на западе, а наоборот — на востоке, с японцами.
И надо же — по дедову сбылось. В сорок шестом вернулся отец. Без орденов, без трофеев, зато костыли — лакированные, кожей обитые — ни у кого в деревне таких нет! — привез.
Жалко, что недолго на них проходил. Маленькую, на год всего, дала ему отсрочку военная смерть.
А Савушка уже в школу пошел. Какой там двухэтажную — в колхозном правлении отгородили досками две комнаты, вот и вся школа. Но все равно — школа. И у деда заказы появились, и смотри-к, наладилась жизнь. Как солнышко тогда засветилось в душе Савушки и с каждым днем все теплее и светлее от него становилось. Не обходилось, понятное дело, и без тучек, но это так — тучка. Дунуло ветром и нет ее.
…Давно уже и деда нет, успокоился за деревянной оградкой кладбища рядом с дочерью — сдержал слово, до шестнадцати лет внука дотянул, и теперь солнышко Савушки- но не гаснет, а наоборот, ярче разгорается,
Вот квартира хорошая в совхозном доме, карапуз Тима носится маленьким вихрем по дорожкам и жена Лена — высокая, красивая, вообще одна такая в мире, хлопочет, накрывая на стол. Вот столярка его с деловитым гулом станков, запахом смолы, дерева, обитая серпантином стружек, наполненная голосами друзей и товарищей.
Вот сам, крепкий и здоровый, счастливый до неприличия, плотник высшего разряда, в следующем году будет сту- дентом-заочником в лесотехническом институте.
Что еще?!
Ощущение полноты жизни и счастья настолько сильны, что Савелий нет-нет, да и прижмет как в детстве пальцы к глазам.
И все вокруг, конечно, двоится, Тимка двоится, Лена двоится и эти две Лены встревоженным голосом спрашивают:
— Ты что, глаз засорил? Дай-ка посмотрю.
Не во сне, значит, взаправду счастье.
Но вот вчера приходит с работы Савелий и жена его, единственная в мире Лена, говорит:
— Давай разводиться, Тимонин. Не люблю я тебя.
На вас когда-нибудь потолок падал?
Однажды увязался Савушка с дедом на работу. Бригадир привел их на склад, показывает — там щиты нарастить, там балку подкрепить — ненадежна стала, изогнулась, как пузо у старого мерина.
А балку прямо на глазах и повело. Дед Савушку в охапку и вместе с ним к стене.
Бригадир отскочить не успел…
Ужас у Савушки остался еще и потому, что до того случая и дом, и стены, и потолок — все казалось ему несокрушимым, вечным. И первые дни Савушка даже спать не мог в комнате, на сеновал перебирался, благо август стоял.
И сейчас старый страх мутной волной качнулся в его душе.
— Ты чего это? — растерялся он. — Ну, задержались нынче, так лес привезли, а разгружать, сама знаешь, некому.
— Да причем тут это, — вздохнула Лена. — Ты хороший человек, но я другого люблю и… любила. Ты знаешь, кого.
Савушка поник головой. Так получилось, что однажды в первые ночи еще, жарко обнимая его, все на свете забыв, шепнула Лена:
Читать дальше