Глаза парня загорелись, он криво усмехнулся.
– Тихон дом не поджигал! Он вечером в «Блинной» сидел, потом они с Гвоздем парились – я им веники приносил и пива. Набрались они до чертиков и уснули в доме. Я как услышал про пожар, сразу кинулся их будить. Гвоздь вообще лыка не вязал, а Тихон едва глаза продрал, сообразил, что к чему и давай голову в ведро окунать. Колодезная вода мигом хмель смыла! «Бежать мне надо, – говорит. – Не то посадят! Я дымоход не почистил как следует, видать, от камина и занялось! Думал сегодня закончить, а оно вон как повернулось. Все, кранты мне, Вован!» Вытащил деньги из-под матраца, перекрестился: «Не поминайте лихом!» – и побежал на дорогу попутку ловить.
– Откуда ты знаешь, что попутку?
– Так это самый быстрый способ уехать. Не на вокзал же ему было идти? Там в секунду загребут.
– Выходит, чей-то дом загорелся по дядькиной вине?
– Вряд ли, – покачал головой парень. – Подумаешь, дымоход не почищен! Прямо сразу пожар, что ли? Это Тихон спьяну так решил. Мозги после самогона тормозят конкретно! Сам знаю.
– Когда же он вернется?
Вовка пожал могучими плечами, перебросил топор из одной руки в другую, легко, как игрушку.
– Я бы не возвращался. Семьи у Тихона нет, работы теперь тоже, да еще посадить могут. Он себе не враг, чтобы самовольно в петлю лезть!
– А дом не жалко бросать?
– Какой это дом? Хибара! Сам погляди: крышу менять надо, полы прогнили, банька валится – все его хозяйство доброго слова не стоит. Главное, чтобы менты от Тихона отцепились. Я-то им ничего не сказал! И ты помалкивай.
Разговор с этим парнем окончательно убедил Карелина в непричастности сторожа к поджогу. Убивать баронессу Тихону незачем, устраивать пожар тем более. Он служил предыдущему хозяину, потом добросовестно работал у госпожи Гримм – и никаких инцидентов. Почему вдруг сейчас ему понадобилось грабить и поджигать?
Матвей шел по улице, не замечая мелких, пролетающих в воздухе снежинок. Ему было жарко. Один день – вот и все время, которое он мог посвятить сбору информации. Завтра им с Астрой, хочешь не хочешь, придется ехать в Москву. До вечера следует выяснить хоть что-нибудь, проливающее свет на события в доме баронессы.
Астра, если верить ее словам, ударила злоумышленника отверткой. Но ни Гвоздь, ни Вовка, сосед, даже не обмолвились ни о каком ранении или недомогании Тихона. Не так проворен сторож, чтобы успеть и в баньке попариться, и выпить изрядно, и учинить на Озерной улице пожар, и вернуться в дом, и уснуть, и…
– Нет, – пробормотал Матвей. – О Тихоне можно забыть. Эта ниточка никуда не приведет. Из приближенных к погибшей остается Эльза, но кого о ней расспрашивать?
Мысль о школе возникла сама собой. Эльза, как все дети, окончила школу: ее там знают учителя, они подскажут, с кем она дружила, чем увлекалась.
Камышинская средняя школа стояла в центре поселка – трехэтажное здание из красного кирпича с большими окнами и четырьмя колоннами у входа. На первом этаже – гардероб, где сидела пожилая женщина с забранными в узел седыми волосами. К ней-то и обратился Матвей с вопросом об Эльзе.
– Коржавина? – просияла гардеробщица. – Знаю. Как не знать? Ее сестра постоянно школу прогуливает. Исключать собираются! Давно пора за них взяться! Одна плохо кончила, и другая пойдет по ее стопам.
– Я из опекунского совета, собираю сведения об этой семье, – доверительно сообщил Матвей. – Мне интересны мнения не только официальных лиц, но и окружающих, которые непосредственно общались с девочками.
Он пересыпал свою речь специфическими выражениями, дабы вызвать почтение у седой дамы. А то потребует какой-нибудь документ.
– Что вы можете сказать о старшей из сестер Коржавиных?
– Эльзу ее красота сгубила, – понизила голос гардеробщица. – Бывало, ходит по школьным коридорам, будто пава. Юбчонку короткую напялит, вся задница наружу! Прости, господи! – смутилась она. – Училась так себе. Ленивая, невоспитанная: сделаешь замечание – огрызается! Только и делала, что стреляла глазами на мальчиков. И Зойка такая же растет. Кому их воспитывать-то? Мать умерла, бабка старая совсем…
– А отец?
– Они от разных отцов, кажется, а похожи обе на мамашу покойную – блондинистые, голубоглазые, фигуристые и дерзкие. Думают, если красоту бог дал, так им все можно. С лица воду-то не пьют! Красивые вон все на панели, туристов иностранных обслуживают или в заграничных борделях трудятся.
Гардеробщица отчего-то явно невзлюбила женскую красоту и пользовалась случаем излить желчь. Красота в ее устах выглядела проклятием, клеймом позора. Карелин дал ей выговориться. Когда поток негодования иссяк, он спросил:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу