Салла Симукка - Белый, как снег

Журналист снял общим планом первый этаж, стараясь, чтобы руки не дрожали, и пошел с камерой на второй этаж. Гробовая тишина. Иржи надеялся лишь на то, что не опоздал.

Зеленка думала о маме.

О ее руках, которые гладили ее голову и заплетали косы. Они мягкие и сильные. Их сила казалась целеустремленностью, а не просто внешней тяжестью. Мамины руки были умелыми, творящими. Они могли как вылепливать правильную дугу для круассана, так и прочищать канализацию или чинить соскочившую с петель дверь.

Мамины волосы, обрамляющие ее лицо, когда она наклонялась, чтобы поцеловать дочку перед сном. Мама настаивала на этом даже тогда, когда Зеленке казалось, что она уже выросла для поцелуев на ночь. Будучи подростком, она протестовала и натягивала одеяло на голову, пряталась под ним. Мама терпеливо целовала одеяло. Но вскоре это аморфное надавливание через толстую ткань прискучило Зеленке. В какой-то момент она снова начала добровольно подставлять щеку, или лоб, или макушку для поцелуя – и тайком получать удовольствие от того, что мама не восприняла ее запрет всерьез.

Зеленка знала, что ей нельзя думать о маме. Ей надо думать об Иисусе. Ей надо думать о рае, в который она направляется. О доме, где ее Семья, наконец, будет вместе – все вместе с Иисусом. А мама больше не Семья. Мама обманула их.

Зеленка почувствовала ступор, когда начало действовать снотворное. Скоро она пересечет границу, разделяющую сознательное и бессознательное. Она больше не будет пахнуть горючей жидкостью, которая пропитала ее белое платье. Она не будет слышать шепот и бормотание людей, молящихся вокруг нее. И вскоре они тоже стихнут, уснут. Зеленка не молилась. Ей это было не нужно. Она верила, что веры в ней достаточно, чтобы перенести ее через черный страх. Она хотела лишь, чтобы огонь начал лизать ее кожу, когда она уже будет пребывать в глубоком сне и без сознания. Чтобы не чувствовать боль, даже далекую, даже прорвавшуюся сквозь сон.

Мама… Мысли Зеленки кружили вокруг мамы. Наверное, нет надежды на то, что она встретит ее после смерти. Девушке хотелось верить в то, что Божье милосердие и всепрощение больше, чем говорили в Семье. Она не хотела думать о таком Боге, который отвергнет ее из-за какого-то заблуждения. Бог Зеленки так не поступит. Семья ничего не знает. Они думают, что Бог строгий, безжалостный и требовательный, что Он пустит к себе лишь маленькую группу избранных и особенных.

Жизнь в смерти.

Так говорит Семья. Что в смерти процветет их новая, истинная жизнь.

Зеленка больше не чувствовала ног. Больше не чувствовала рук. Ее тело уже спало, но душа витала между сном и явью.

Жизнь…

Это ли было ее жизнью, вот такой, земной? И это все? Никогда не видела других стран. Никогда ни с кем не целовалась. Не проводила ночи в беседах с друзьями. Никогда не была так зла, что хотелось кричать и плакать. Не напивалась. Не терялась в чужих городах. Не хохотала до слез…

Сон уводил Зеленку за собой, когда ее сознание вдруг заметалось в панике от мысли: я не хочу умирать. Хочу жить.

Хочу жить.

Хочу…

Белоснежка подтянулась на высоком железном заборе. В ногах ощущалась тяжесть, руки вспотели, так что было тяжело ухватиться за черные перекладины. Но сейчас не время страдать из-за этого. Сейчас нужно как можно быстрее попасть в дом.

Пики железного забора были остры. Белоснежка пыталась схватиться за них как можно выше и перебросить себя через забор одним плавным движением. Но в решающий момент хватка одной из потных рук ослабла, и она почувствовала, как пика оставила длинную царапину на бедре, из которой сразу же засочилась кровь. В тот же момент Белоснежка потеряла равновесие и упала на бок, а не на ноги, как было задумано. К счастью, в последний момент она сумела сгруппироваться – подтянуть ноги к телу и прижать подбородок к груди.

После падения Белоснежка перекатилась пару раз и наконец остановилась, переводя дыхание. Бок болел, рана на бедре саднила, но все остальное было в норме. Кости целы, серьезных ушибов нет. Бывало и хуже. Некогда она возвращалась домой распухшей, как футбольный мяч, и делала вид, что все в порядке.

Белоснежка поднялась с земли. В ногах была слабость, голова трещала, но она могла ходить. Хуже, чем от чего-либо другого, ей оказалось от обезвоживания. Пот все время тек и тек, хотя она была уверена, что в ее организме уже не найдется ни одной лишней капли.

Во дворе ни души. Возможно, Белоснежка успела. Но она не была в этом уверена. Когда к ней подошла Вера Совакова, возникло такое ощущение, что эта женщина знает о массовом самоубийстве больше других. Может быть, она в этом даже как-то замешана. А какая ей выгода от этой катастрофы? С Адамом Гавелом, он же Смит, все понятно – тот попросту сбежит из секты, из которой нельзя больше будет качать деньги и которая стала для него обузой. А вот средства массовой информации, которые еще долго будут смаковать подробности трагедии… Один из самых популярных журналистов «Супер 8» изучает секту; его босс направляет Иржи в самый центр событий, чтобы тот сделал опасный репортаж. А потом сообщает ему точные сведения о дне и часе самоубийства… А сведения эти появились именно и в первую очередь у «Супер 8»…