Мишель Бюсси: Самолет без нее

— А потом настала ночь…

— Да. Пурга разыгралась не на шутку. Пеллетье был в невменяемом состоянии. По-моему, он даже не соображал, что происходит. А потом что-то как грохнет! Хижина заходила ходуном. Я испугалась — то ли землетрясение, то ли конец света. Выглянула наружу и увидела, что внизу, примерно в километре от нас, горят деревья. Под снегопадом горят, представляете? Я смотрела на эту картину как зачарованная. Завернула ребенка в одеяло и вышла на улицу. Из-за гигантского костра, в который превратился лес, даже холодно не было. Наоборот, в какой-то момент мне стало жарко…

— Вы испугались?

— Да нет. Чего мне было бояться? Выглядело все это нереально, как в кино. Снег, огонь… Потом я увидела самолет. Он лежал на земле и плавился у меня на глазах, как будто был из пластмассы. Я понимала, что стала первым свидетелем авиакатастрофы, но не думала, что спасателей не будет так долго.

— И тогда вы увидели его?

— Ребенка? Вы это имеете в виду, месье Гран-Дюк? Да, это случилось как раз в ту минуту.

— Он… Он был…

— Мертв. Да. Он не дышал. Умер от удара об землю. Наверное. Никто не выжил бы в том аду. Ни взрослый, ни тем более ребенок. Не понимаю, как люди поверили в эту сказку. Ребенок был мертв, месье Гран-Дюк. „Какая несправедливость!“ — подумала я.

— Почему?

— Или жестокость судьбы, не знаю. Этого ребенка будет оплакивать вся семья. Это была девочка — на ней было надето платьице. Ее гибель станет горем для многих и многих. А моя дочь жива, но я не могу предложить ей будущего. Она никому не нужна. Кроме меня. А я, что я такое? Пустое место… Теперь вы понимаете, почему я говорю про жестокость? Про несправедливость?

— Да, теперь понимаю.

— Так вот. Дальше все было очень просто. Погибший ребенок был примерно в том же возрасте, что и моя дочка. Я не раздумывала, я действовала. Как бы вам это объяснить? Впервые в жизни у меня было ощущение, что я делаю что-то полезное. Совершаю отважный поступок. Спасаю чью-то жизнь. Спасаю жизнь этого ребенка, спасаю его семью. И свою девочку тоже. Наверное, нечто в этом роде чувствуют врачи или пожарные. Это чувство, пережитое в ту ночь, так меня потрясло, что я твердо решила стать медсестрой. Или кем-нибудь в том же роде. Потом, позже. Когда все закончится. Я хотела спасать человеческие жизни.

— Вы раздели трупик ребенка, найденный на снегу?

— Я сделала это ради его спасения, месье Гран-Дюк. Я ведь вам уже сказала, разве вы не расслышали? Я подарила своего ребенка, лишенного будущего, любящей и, по-видимому, богатой семье. Они и не узнают о подмене. Они будут плакать от счастья, что их малыш чудом спасся, и никогда ни о чем не догадаются. Так я рассуждала. Мне казалось, что я совершаю чуть ли не благодеяние…

— Однако события приняли иной оборот. Совсем иной.

— Откуда же мне было знать, месье Гран-Дюк? Кто бы мог предположить, что в самолете окажется сразу два младенца? И оба погибнут, как и все остальные пассажиры. Если бы знать заранее, к каким последствиям приведет мой поступок… В тот вечер я была уверена, что действую как святая. Да, месье Гран-Дюк, именно как святая. Потом я следила по газетам за тем, как разворачивались события. Как две семьи, борясь за ребенка, схлестнулись не на жизнь, а на смерть. Как проходил суд. Но что я могла сделать? Только молчать. Все должно было пойти не так. Я почти целый час простояла там со своим ребенком на руках, переодетым в чужие одежки, пока не услышала завывание сирен и крики людей и не увидела свет фонарей. Тогда я положила своего ребенка на снег. Не слишком далеко от горящего самолета, чтобы он не замерз, но и не слишком близко, чтобы его не опалило пламенем. Я в последний раз поцеловала свою девочку. „Через несколько часов, — думала я, — у тебя будет новая семья“. И я убежала в лес. С собой я уносила завернутое в одеяло тельце ребенка, погибшего в катастрофе.

— Это вы вырыли могилу возле хижины?

— А что еще я должна была сделать? У вас есть другие идеи? Пеллетье, нанюхавшись кокаина, по-прежнему спал. Я голыми руками выкопала яму. Я рыла ее как безумная. Обливалась потом. Ободрала руки до крови. Я рыла очень долго. Пеллетье появился, когда я почти закончила. Трупик ребенка уже лежал в могиле. Я собиралась засыпать его землей и сочиняла молитвы — настоящих молитв я не знала, ни одной. Пеллетье при виде меня чуть с ума не сошел. Он решил, что это моя дочка. Что я ее убила…

— И понял свою ошибку, когда обнаружил на запястье у ребенка цепочку-браслет?