Андрей Константинов: Юность Барона. Потери

И кто знает, чем бы закончились эти бешеные скачки, кабы на переходе не загорелся спасительный красный, и стартовавший трамвай не отсек мороженщицу от улепетывающих пацанов. Сообразив, что при такой форе малолеток не догнать, она сердито побрела обратно и с удивлением обнаружила возле тележки остолбеневшего четвертого подельника.

– Та-ак! – грозно прорычала торговка, уперши пухлые руки в еще более пухлые «боки». – А ты почему не убежал? С остальными воришками?

– Они не воришки, тетя, – шмыгнул носом Юрка. – Они… они просто пошутили.

– Хороши шуточки! Я вот сейчас милицию вызову и заявление напишу. О краже в особо крупном размере. Вот тогда и поглядим: кто над кем смеяться будет!

– Не надо милицию. Вот… – Юрка вытащил из кармана мелочь и дрожащей рукой ссыпал на блюдечко: – Это за всех… До свидания.

– Стоять!

Несостоявшийся разбойник испуганно втянул голову в плечи.

– Сдачу забери! Мне от воришек лишнего не надо!

Сгорая от стыда, паренек сгреб сдачу и понуро поплелся к переходу.

– А ну вернись! Трубочку возьми! Давай-давай. Раз уж уплочено…

Ночью, снова и снова переживая эпизоды ограбления, Юрка долго не мог уснуть. В детской голове его роились не по годам взрослые вопросы: «…Почему я это сделал? Посчитал, что пацаны совершили ошибку и ее надо исправить? Или всего-навсего испугался? Но чего? Понятно ведь, что никакую милицию тетка вызывать бы не стала. Не убыло бы от нее, с четырех мороженых. А если так… Чего в моем поступке было больше: нормальной пионерской и папа-маминой правильности? Или все-таки страха перед возможным наказанием?.. Яне смог, потому что струсил? Или потому что не захотел? МОГУ ЛИ Я И В САМОМ ДЕЛЕ УКРАСТЬ МОРОЖЕНОЕ? Или способен только на то, чтобы расплатиться за тех, кто убежал?»

О как! При всей, казалось бы, мелочности повода, вопросы, тем не менее, ставились вполне сопоставимые с гамлетовским «to be, or not to be». Ничуть не меньше…

– … Ты чего такой смурной сегодня? – прозвучало за спиной игривое.

Барон поворотился и почти уткнулся в рвущийся на свободу из условных приличий платья роскошный бюст Любы. Бабы во всех отношениях столь же интересной, сколь строптивой. На протяжении всего вечера Люба метала в его сторону пытливые, зазывалистые взгляды, что, в общем-то, неудивительно: Барон был мужчиной видным. Да и манЭры, в отличие от прочих здесь присутствующих, какие-никакие присутствовали.

– Я? Смурной?

– Ага. Как ни посмотрю: пьешь мало, ешь – еще меньше.

– Аппетита нет.

– Молодой, здоровый, а аппетиту нет? – Люба слегка изогнулась в пояснице и, коснувшись припухлыми губами профессиональной минетчицы баронова уха, заговорщицки зашептала: – Пойдем наверх? Я тебе и аппетит, и еще кой-чего подыму, а?

– Так рановато вроде. Подымать?

– Окстись, ночь на дворе! Просто она все еще немножечко белая, ночь-то. Потому и незаметная. И вообще – в этих делах только поздновато бывает. Но рановато – никогда.

– Мудрая ты женщина, Люба.

– На том стоим, хотя другим кормимся. Ну и?

– Не части. Может, потом, позже?

– Дело твое. Я два раза навязываться не стану, – оскорбившись, потемнела глазами Люба. Фыркнув «ночи стоят белые, мужики не смелые», покачивая кормой, она направилась к патефону с намерением сменить зануду Лещенко на нечто более экспрессивное.

В свою очередь Барон, подхватив недопитый стакан, поднялся и, стараясь не привлекать внимания, вышагнул – сперва в темные сени, а оттуда на летнюю, некогда застекленную, а ныне открытую всем ветрам веранду…

Плотно затворенная входная дверь надежно погасила фоновый гул пьяного разгуляева, а на смену табачному угару явился горьковато-сладкий аромат печного дымка. Среагировавший на движение Матрос, высунувшись из будки, бросил недовольный взгляд на потревожившего его сон человека. Хотел было сбрехать для порядку, но передумал, заленившись, и задним ходом сдал обратно.

Барон вдохнул бодрящего ветерку, поставил стакан на перильце, не без опаски присел на обнаруженный колченогий табурет и достал из кармана давешнюю газетную страницу Развернул, вгляделся в плохого качества печати портрет, размещенный под неприлично длинным заголовком «Новая встреча со старым большевиком. Политиздат выпускает дополненное издание книги С. К. Гиля „Шесть лет с Лениным“». С портрета смотрело умное, немного угрюмое, изборожденное морщинами худое лицо. Лицо человека, который в жизни повидал столько, что давно отвык чему-либо удивляться, а потому глядящего на мир снисходительно, отчасти по-барски.