Барбара Вайн - Львиная стража

Когда я попал к приемным родителям, у меня вошло в привычку много есть. Это показатель хорошего отношения к детям – не ограничивать их в еде и в телевизоре. У нас, кроме телевизора внизу, было по одному в наших с Тилли комнатах, а еще нам на подушку по вечерам клали шоколадный бисквит, как в хороших гостиницах. (Я видел такое по телику.) Это производило неизгладимое впечатление на социальные службы, они называли это любовью. Мама – я не могу, как ни стараюсь, назвать ее своей матерью – обычно говорила: «Мой ребенок никогда не будет голодать». Забавное замечание, если учесть, что у нее никогда не было и не будет собственных детей. Ведь именно из-за этого мы с Тилли и оказались в их доме. Сандор же, с другой стороны, ест мало. Курильщики всегда едят мало. Не знаю почему – ведь дым поступает в организм не тем же путем, что еда.

Он писал новое письмо, но прикрыл его иностранной книжкой, когда я вошел, и сказал:

– Ты принес мне сигареты?

– Могу сходить, купить.

Я мгновенно понял, что это ему не понравится. Он не любит, когда говорят что-то, что не является ответом на его вопрос.

– Знаю, что можешь, – сказал он и добавил: – Если бы ты знал, как я устал переводить всю чертовщину, что ты говоришь… Ты имеешь в виду, что не принес, верно?

Я повторил ошибку. А все потому, что из-за него я начал нервничать.

– Думаю, там, в пачке, одна осталась.

– Боже мой, – сказал Сандор.

Я нашел сигарету и прикурил ее, а потом подал ему. Иногда ему нравится, когда я так делаю, а иногда это его бесит. На этот раз все прошло гладко. Я поставил пепельницу, выданную «Рейлуэй-Армз», на тумбочку. Эта тумбочка, единственная и стоявшая на стороне Сандора, сделана из ивового прута, только одна из ее ножек сломалась, и ее заменили деревянной. На пепельнице надпись «Лайгон-Армз», Бродвей». Сандор сказал:

– Как у тебя дела?

– Все в порядке. Отлично. – Он часто догадывается, когда я вру, но на этот раз не догадался. Я выдал себя, когда он попросил описать Гарнета, спросил, как тот выглядит, и я ответил, что Гарнет высокий и крупный, что тембр его голоса где-то на полпути между моим и Сандора, если можно так выразиться.

– Как получилось, что ты услышал его голос?

Вот и всё.

– Ты хочешь сказать, что позволил ему увидеть твое лицо?

Люди с таким выговором, как у Сандора, пугают значительно сильнее, чем те, у кого манера речи такая же, как у меня. Это забавно, потому что в телевизоре угрозы обычно произносят на кокни или на говоре Южного Лондона. Им следовало бы исправить это упущение. Надо бы сказать им, что властная речь – это то, как говорит Сандор, нормативное английское произношение, вот как это называется, НАП, полученное в частных школах или в старых университетах или выработанное в театральных кружках. Сандор произнес это, ну, то, что Гарнет видел мое лицо, со сталью в голосе, холодно и с отвращением, а на слове «лицо» его голос перешел в шипение, и получилось «лиц-ш-ш-о».

– Прости, Сандор, – сказал я, – но на мне были очки, и я только слегка приоткрыл окно. Он не узнает меня.

– В этом ты абсолютно прав, потому что к этому моменту я прикончу тебя.

Между нами повисла голубоватая дымка. Я никогда не курил, хотя и пробовал, действительно пробовал, потому что считаю, что, если бы нас объединяло нечто вроде этого, мы с Сандором стали бы ближе. Он сел и сорвал с себя розовато-серую простыню. На нем были его черные джинсы, его синяя джинсовая рубашка и мой темно-синий свитер из «Маркс и Спенсер» [15], который подарила мне на Рождество Тилли два года назад. Его туфли стояли у кровати, туфли из черной кожи. Сандор не носит кроссовки; в отличие от меня, он их терпеть не может. Он спустил ногу с кровати и сунул тонкие ступни в свои туфли.

– Гарнет не узнает меня, – сказал я. – Я точно знаю, что нет. Он видел меня мельком, минуту или две. Ты же знаешь – ты сам говорил, – что все темноволосые и с бородой похожи друг на друга.

– Светловолосый и без бороды не похож на темноволосого и с бородой, вот так.

– Но почему это так важно? – Я был вынужден спросить, хотя знал, что не получу ответа. – Ради чего все это?

Он покачал головой, но не так, когда люди хотят сказать «нет», а когда выражают нетерпение.

– Мне и в самом деле не хочется сбривать бороду, Сандор, – сказал я, расхрабрившись. Я должен научиться хоть иногда противостоять ему, обязательно должен.

Он посмотрел на меня. Он окинул меня тем самым улыбающимся взглядом, от которого я леденел.