Анна и Сергей Литвиновы - Изгнание в рай

– Нет! – попыталась закричать Галина Георгиевна.

Отчаянно дернулась. Путы с еще большей силой впились в щиколотки и запястья.

И голос – ее голос! – продолжал:

– Ну, пошли они, как мы всегда отсюда к метро ходим. Наискосок через двор, мимо магазина… а дальше я уж не видела.

Пауза.

Галина почувствовала: лицо заливают слезы.

А дальше щелчок – и по новому кругу: «Леночка такая красивая была. Ой, почему «была»? Тьфу на язык мой глазливый…»

Если бы она могла – что угодно! Выключить собственный голос, завизжать. Броситься несчастному отцу в ноги, виниться, целовать ему ботинки. Но она не могла ничего. Только слушать снова и снова: «Ну, пошли они, как мы всегда отсюда к метро ходим. Наискосок через двор, мимо магазина… а дальше я уж не видела».

Зачем, зачем, зачем она это сделала?!

Ради денег. И чтобы Томскому – всегда надменному, придирчивому, капризному – насолить.

«Его запрут в психушке пожизненно, – клялся ей Севка. – Он никогда оттуда не выйдет».

И Галина Георгиевна поверила.

Но Томский вышел на свободу. Нашел ее. Запер здесь, на адскую пытку.

И, конечно, убьет.

В этом Галина не сомневалась.

Акимов сны ненавидел. Чтобы обезопасить себя от них, он всегда принимал снотворное. Лучше наутро ходить одурманенным, чем по ночам просыпаться в поту.

Но сегодня все-таки приснилось.

Нежный, тоненький голосок:

– Дядя Сева, ну дядя Севочка! Вставай скорее! Ты обещал мне морских котят показать!

Встрепенулся, вздрогнул, захлопал глазами.

Лена Томская.

В белом сарафане, присела на край его постели, тормошит за плечо, нетерпеливо топает босой ножкой:

– Дядь-Сев, ну, просыпайся! Я жду тебя, жду! Мама с папой ушли, а котики уплывут все сейчас! Пойдем скорее на пирс пятьдесят восемь!

Личико подзагоревшее, щеки пылают, нос шелушится. Они… в Сан-Франциско? Да, точно. Поехали туда летом, когда жара. У Томского с Севой переговоры, Леночка с Кнопкой – группа поддержки. Где она так обгорела? Вчера, на экскурсии в Алькатрас?

Но… – Акимов отчаянно пытался потереть глаза, а руки не слушались – как они могли оказаться в Сан-Франциско? Не успели ведь туда съездить. Ни в Алькатрас, ни вообще в Америку. Вчера как раз вспоминал. Увидел у Жаклин фляжку с логотипом знаменитой тюрьмы, и в сердце вонзилась раскаленная игла. Поездка в Сан-Франциско только планировалась , но не случилась – Лена с Кнопкой погибли, Томский попал в дурдом. Прежняя жизнь закончилась.

Но вчера, рядом с хмельной от предвкушения близости женщиной, Сева не стал себя бесполезно точить. Выбросил тяжелое из мыслей. И ночью, надеялся, оно не настигнет, не приснится.

Он забыл принять снотворное? Или выпил, но девочка все равно явилась? Доверчивая, юная. Пальчики теплые – теребит его беспардонно за ухо, требует, чтобы проснулся.

Сева попробовал стряхнуть ее руку – опять не вышло. Что с ним такое? Тело полностью потеряло подвижность. Обморок, болезнь? Попытался шевельнуться – не получается. Почему?

Он дернулся сильнее и облился потом от страха. Понял, что в щиколотки, запястья врезается железо, он накрепко и больно привязан. А голова – одна голова, сама по себе – свободна. Находится в гостиничном номере. За окном видится краешек моря, чайки горланят. И Леночка по-прежнему здесь.

– Дядь-Сева, – голос девочки теперь звучит обиженно, – ну что вы меня бросили все! Я тебя так люблю, а ты все спишь…

Сказать ей, что он ее тоже любит? И чтоб немедленно оставила его в покое, шла прочь?!

Акимов замычал – ответить не получилось. Рот, судя по мерзкому запаху, перетянут скотчем. А дальше он почувствовал, будто с головы кожу сдирают – быстро, грубо.

Картинка перед глазами дернулась, исчезла. Вспыхнул яркий свет.

И он увидел.

Игровой шлем клацал по каменному полу, катился в угол. А перед ним стоял Томский. Глаза безумные, в руке нож.

– МИША! – дернулся, попытался закричать Сева.

Скотч впился в рот. Акимов понял, что стоит вертикально. Увидел на запястьях и щиколотках наручники. Он прикован за руки и ноги к стальным кольцам в стене. Полностью обездвижен. Вырваться из железных пут нереально. Голое тело холодит ледяной бетон.

Попытался сориентироваться, осмотреться. Но что уловишь в полумраке подвала? Только запахи. Воняло одновременно сыростью и чем-то жарким.

Сева скосил глаза, увидел – в углу пылает жаровня. На ее краю – стальные щипцы.

Почему-то не испугался. Решил: щипцы здесь для антуража. Подумал: