Анна и Сергей Литвиновы - Изгнание в рай

Он сел за руль, вставил в зажигание ключ. Но заводить машину не стал – схватил Жаклин, прижал к себе. Она радостно ответила на его поцелуй. А дальше… дальше Севу закружило, потянуло, понесло. Замелькали яркие пятна: красная юбка танцовщицы… лицо француженки…

Сева не успел увидеть сочувствия в ее взгляде.

Голова упала на руль.

Жаклин поспешно выбралась из машины. Спотыкаясь на высоких каблуках, подошла к маленькому «Пежо», припаркованному в дальнем углу стоянки. Там, на пассажирском сиденье, ее ждала женщина. Говорила она на приличном французском, одевалась как европейка, но Жаклин почему-то решила: дамочка из России. Только русская мафия дает такие странные задания. И столь хорошо за них платит.

– Готов, – сообщила ей француженка.

Заказчица кивнула. Протянула конверт. Забрала ключи от «Фиата». Скупо улыбнулась на прощание:

– Merci.

Жаклин проводила ее взглядом. Заглянула в конверт. Пачка евро. Купюры сотенные. Приятно!

Француженка называла себя сотрудницей «эскорт-услуг», но в стране кризис, приходилось браться за любую работу.

Будем надеяться, что галантному кавалеру не причинят большого вреда – просто, как обещала русская дама, напугают.

Галине Георгиевне экскурсовод чрезвычайно понравилась. Нынче все молодые особы – известные профурсетки. Сиреневые волосы да ветер в голове. А тут одета элегантно, о себе невесть что не мнит, разговаривает уважительно. И каждую копеечку отрабатывает: постоянно докладывает – слева то, справа се, до цели еще сто километров, может быть, перекусить, воды или в туалет?

Галина Георгиевна бы не отказалась скушать вкусную плюшку и сходить по-маленькому, но, с другой стороны, – так мило едется, под тихие фокстроты шестидесятых и дуновение свежего ветерка.

Милая экскурсовод словно прочитала ее мысли:

– Если вы не хотите останавливаться, на заднем сиденье термос. Сладкий чай с лимоном, вы ведь так любите?

– Откуда вы узнали? – почти со страхом спросила Галина.

Молодая женщина взглянула ласково:

– В отеле сказали. Я и булочки с орехами пекан купила, они тоже сзади.

Ну и зачем, если все предусмотрено, тратить время на придорожные забегаловки?

Галина Георгиевна отхлебнула чаю. С удовольствием вгрызлась в плюшку. Окинула мимолетным взором пейзаж – ветряные мельницы, холмы, чистота, солнце, до чего быстро привыкаешь к хорошему. Почему только небо потемнело? Собирается гроза или сумерки наступают, а она и не заметила?

Хотела спросить экскурсовода, но язык не послушался – пробормотала нечленораздельное. Завалилась на правый бок, голова с тяжелым звоном стукнулась в стекло.

Анастасия Кондрашова взглянула на часы и сбросила скорость до правильных ста. Не хватало еще на принципиального испанского гаишника нарваться – сейчас, когда рядом бездыханная пассажирка.

Впрочем, рассчитано все идеально – через десять километров ей уже поворачивать.

Галина Георгиевна очнулась от ужасающей жажды. Глоток, скорее – того самого удивительно вкусного чая!

Она, еще в полудреме, потянулась за термосом. Рука не слушалась.

Женщина дернулась, встряхнулась – тело тоже не повиновалось.

Что за неприятный сон! Ощущение, будто растянута на жесткой постели, руки закинуты за голову и прикованы, щиколотки тоже приторочены намертво.

Попыталась открыть глаза – чернота. Завязаны. Накрепко.

Рот тоже стянут – судя по запаху клея, скотчем.

Замычала, задергалась – скорее закончить кошмар!

Но остатки дремы слетели, а вырваться не получалось. Только скотч еще больнее впился в губы, а в запястья глубоко вгрызся холодный, острый металл.

«Где я? Черт! Мама! Матерь Божья!» – попыталась молиться.

Но путы и не думали исчезать – наоборот, впивались все туже.

И от того, что она не видела, где находится, к чему привязана, день сейчас или ночь, ей становилось все страшнее и страшнее.

…Давнее желание сходить по-маленькому осуществилось непроизвольно, но Галина Георгиевна не замечала ни мокрой одежды, ни запаха. Она упорно пыталась нащупать слабое звено, освободить хотя бы одну руку, вытолкать языком скотч и лишь спустя долгие минуты поняла – бесполезно. Тогда затихла. Надо сосредоточиться. Придумать. Хотя бы что-то.

В этот момент и включился голос. Громкий, встревоженный.

И от того, что он был ей хорошо знаком, накатила страшная, липкая тошнота.

«Леночка такая красивая была. Ой, почему «была»? Тьфу на язык мой глазливый! Я имею в виду, платьице вы ей красивое купили, я налюбоваться не могла. Она еще подол так смешно поднимала, чтобы его об землю не испачкать…»