Ольга Володарская - Обет без молчания

— С тех пор многое изменилось, в том числе лекарства.

— А мне и так хорошо. Точнее, только так. — И она снова ушла в себя.

Потом оказалось, что ее просветление было… затишьем перед сметающей все бурей. Многие умирающие перед тем, как отойти, приходят в сознание, начинают связно разговаривать, с аппетитом кушать, всем интересоваться. Так и Елизавета, прежде чем окончательно сойти с ума, обрела трезвость мысли. Но не прошло и двух дней, как произошел рецидив. Мама сначала попыталась поджечь квартиру, чтобы очистить ее, благо огонь не успел разгореться и все пожрать, а затем выбросилась из того же окна, откуда свалился ее сын Алешенька. Насмерть не разбилась, поскольку этаж всего лишь третий и ее череп не так хрупок, как у полуторагодовалого ребенка. Лежала в больнице, потом дома. За ней ухаживала сестра, Кир ей помогал по мере сил. Но не гражданский муж Лизы, что естественно. Баба-инвалид ему была не нужна, и он сбежал. К сожалению или счастью, мучения несостоявшейся самоубийцы и ее детей долго не продлились. Спустя три месяца Елизавета Львовна отошла в мир иной.

***

Коллекция Хана началась с того самого ножа деда Людвига Хайнца.

Сначала он собирал все более-менее интересные колюще-режущие предметы. Были и сабли, и старинные отвертки, и шила башмачников. Более того, к нему как-то попала канцелярская кнопка периода Николая Первого, и он ее держал у себя больше года. Но Кирилл понял, что его привлекают именно ножи. Он избавился от всего лишнего и сосредоточился на кортиках, кинжалах, тесаках, выкидушках. Впоследствии он стал еще более избирательным коллекционером. Его перестали интересовать, к примеру, испанский наваха или непальский кукри, даже персидский корд — эталон изящества. Хан желал обладать только лишь русскими и немецкими ножами. Для него самопальная уркаганская финка тридцатых годов была ценнее шотландского дирка восемнадцатого века.

Но не только коллекционированием Хан занимался, а еще работал журналистом — писал статьи для специализированных журналов. Это и деньги приносило, и позволяло знакомиться с собратьями. К тридцати пяти годам он стал одним из лучших экспертов по холодному оружию. Его стали приглашать для оценки, а также для чтения лекций. В общем, жизнь его удалась. Она была насыщенной, яркой, безбедной. Последнее тоже важно, и не потому, что выросший в нищете мальчик хотел окружить себя роскошью, нет. Кирилл с полным равнодушием относился к богатству. Ездил на старенькой машине, «Фольсвагин гольф», одевался просто, хотя имел пару дорогих костюмов, в которых не стыдно было выйти в люди, в ресторанах ел только по случаю каких-то встреч. Он и квартиру бы не сменил, если бы та однушка не стала тесной для его коллекции. Тогда он переехал в просторную квартиру в престижном ЖК. И опять же не из-за каких-то понтов. Просто территория комплекса надежно охранялась, а это было очень важно для Хана.

Главное, что давали ему деньги — свободу передвижения. Он постоянно перемещался по миру, а это удовольствие недешевое: визы, билеты, приобретенные за несколько часов до вылета по тройной цене, остановки в приличных отелях, аренда машин и прочее.

А еще у Кира всегда была заначка на случай срочного приобретения. У него, естественно, имелись вещи на продажу, но сделка может занять время, а деньги на счете и в кубышке все же надежнее.

Хану повезло еще и в том, что он никогда не мечтал о семье. Встретить ТУ САМУЮ, родить детей? Нет, это не для него. Одному лучше. Хватит, нажился в коммуналке, деля комнату с матерью, отчимами, сестрами. Но к дамам он не был равнодушен. Было время, когда он и их коллекционировал. Гнался сначала за количеством, потом за качеством, пока не понял, что в принципе все женщины одинаковые. Они выглядят и ведут себя по-разному, одна умна, другая не особо, у некоторых из них бурный темперамент, а кто-то спокоен, но нежен, и не все хотят замуж, хотя раньше Хан был уверен в обратном…

И все равно они одинаковые!

Кирилл долго не озвучивал эту свою мысль, пока не встретил женщину, с которой ему было лучше, чем с остальными. Нет, даже не так: только с ней ему было хорошо. И говорить, и заниматься сексом, и молча попивать какао в дождливые дни, и ржать над сюжетами фильмов, каждый из которых казался им глуповатым. Ей было чуть за сорок, а ему лет тридцать шесть. Звали даму Аэлитой, и она писала книги, слюнявые любовные романы. Такие отлично получаются у цинично-ироничных женщин.

— Феминистки тебя бы сейчас порвали на ремни, — хмыкнула Аэлита, услышав признание Кира.