Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

Тайна оказалась — доступнее некуда. На крышке шкатулки лежал от нее ключик. Каково же было наше удивление, когда из шкатулки мы достали листы бумаги, исписанные мелким почерком. Мы стали читать. День за днем. По несколько страниц. Нам редко удавалось оставаться одним, чтобы никого из многочисленного нашего семейства не оказывалось дома.

А поскольку мы читали кусочками, то потом еще несколько дней жили под впечатлением прочитанного и гадали, что же будет дальше. Выйдет Розалия замуж или нет, устроит ли им сцену, случится ли у нее с Карским примирение и как это произойдет. Этакий сериал. Мы дочитали до конца и изумленно уставились друг на друга. Такого конца мы совсем не ждали. Выходило так, что женщина, на которую молилась наша бабушка, пылинки с тайны которой сдувала наша мама, была обыкновенной сумасшедшей.

Нам стало смешно и грустно. Разумеется, матушку свою мы сильно любили, но она закончила всего три класса церковной школы. А мы с Катей были уже в шестом средней школы, поэтому знали совершенно точно, что Бога нет, и чудес никаких тоже нет, а есть материализм и коммунистическая партия.

Тайна исчезла. Мы сочли наших женщин обманутыми по малограмотности и может быть, забыли бы о дневнике навсегда. Но шел сорок первый год, и в июне как снег на голову на нас обрушилась война. Отчим ушел на фронт.

Сестра и брат погибли, когда в машину, на которой их везли из Ленинграда, еще не взятого за горло блокадой, попала бомба. А нас с Катей отослали в Андижан, где в тепле и относительной сытости мы прожили до окончания войны. Мыть с нами не поехала. Осталась в городе. Боялась бросать дом.

Что она пережила, мы никогда так и не узнали. Не любила она вспоминать эти годы. Рыла окопы, как все, умирала то от голода, то от горя. Мы одни у нее остались, и то за четыре тысячи километров. Одно колечко спасло ей жизнь. Первое колечко тогда и продала. Да не за деньги. Их бы на жизнь все равно не хватило. Покупательница сказала, что цена этому кольцу немалая. И что будет расплачиваться за него хлебом и крупой. И целый год мать получала к своей пайке еще довесочек. А как блокаду сняли, дама пропала. То ли уехала из города при первой же возможности, то ли умерла. Но жить стало полегче, и мать выкарабкалась. Она никогда нам не рассказывала про эти страшные годы.

И не любила, когда мы спрашивали. Другие ценности Розалии мать продала, когда мы поступили в университет. Очень ей хотелось, чтобы мы выучились, вышли в люди. А уж нам как хотелось, и не сказать. Так и появилась у нас в доме святая покровительница. Мать ей дважды была жизнью обязана, да и мы тоже, как ни крути.

Когда мы стали постарше, мать рассказала нам всю историю Розалии и заставила поклясться, что мы сохраним ее шкатулку и обязательно вернем тому, кто за ней придет. Она придумала наивную и страшную клятву, которую мы никогда не забывали.

«А ты веришь, что за ней кто-то придет?» — осторожно спрашивали мы.

«Боюсь, что да…» — отвечала она.

Чего она боялась? Бог весть. Она не дожила до того дня, когда в нашу дверь постучали. Она умерла, когда нам исполнилось по двадцать семь лет.

Прошло еще почти десять лет. За это время Катя вышла замуж и переехала к мужу, оставив меня одну. Я так и не вышла замуж, а потому почти все свободное время уделяла племянникам, помогая сестре справляться с тремя детьми. Подменить няню, свозить во дворец пионеров, позаниматься английским. Много детей, много хлопот. Мы и думать перестали о какой-то там шкатулке, пылящейся на шкафу. Я и вспомнила о ней, наверно, всего-то два раза в году, когда мне не лень было притащить тяжелую стремянку и забраться под потолок.

Но вот однажды, это был прекрасный летний день, в мою дверь позвонили. На пороге стояла молодая девушка. Лет семнадцати.

— Здравствуйте, — сказала она. — Я разыскиваю своих родственников. Вот, в паспортной службе выдали справку, что они жили здесь.

— Когда же это было? — удивилась я, напрочь позабыв о шкатулке. — Я здесь родилась и прожила всю жизнь, вы, вероятно, ошиблись.

И тут девушка переменилась.

— А, — сказала она, — так это вас пожалела моя тетушка перед смертью и отдала вам все, что у нее было? Две малютки, — она будто что-то припоминала, — оставшиеся с несчастной семнадцатилетней матерью, лишившейся кормильца. Вам знакома эта история?

Она так смотрела на меня, что мне показалось, будто это я маленькая девочка… Наваждение. Но ведь история мне эта действительно была знакома. Но я все никак не могла найти слов.