Светлана Борминская - Старушка в тумане

— Могут разорвать? — хрипло поинтересовался Краснецкий.

— Могут обесчестить, — посмотрел на мятые тусклые брюки Краснецкого редактор и вздохнул.

Иван Митрофанович шёл по Берсенёвской набережной. Со стороны казалось, идёт очень везучий человек — Краснецкий шёл и насвистывал. И вдруг размахнулся, застыл с поднятыми руками и кинул романы в Москву-реку!

— Плюх!.. Плюххх!.. Плюххх!!! — Два поплыли, а один утонул.

С балюстрады моста на воду вместе с Иваном Митрофановичем смотрел в единственном числе нестарый гражданин в распахнутом пальто в клетку.

— П-п-позвольте, — заикнулся он.

— Не позволю! — буркнул Митрофанович и враждебно посмотрел на заику. — Осторожней, блин, кидайте! — крикнули ему снизу. Под мостом с тремя удочками стоял какой-то тип в фуражке и при сапогах.

Глядя на плывущие по реке романы, Иван Митрофанович в тот же миг решил забрать тёщу из милиции!.. Но, пока шёл, передумал. Пусть посидит ещё, решил Краснецкий, хуже ни для кого не будет. А то пока в банду подростков внедрюсь, не до тёщи будет — как ни крути! Пусть посидит с недельку, поразмыслит о смысле жизни — ей не помешает! Потом ещё спасибо мне скажет…

«…тёща моя родная», — подумал он.

Прошёл третий день.

Иван Митрофанович времени зря не терял, готовил вылазку в соответствии со своими представлениями о цели её. Он посетил магазинчик ужасов на Открытом шоссе (косухи, цепи, железные перстни). Где накупил цепей с карабинами для ключей, новый модный ошейник для Тюбика и кое-что по мелочам. Повесил на шею гагат — черный камень и, взяв в руки биту для лапты, пошёл ночью на глухой и уединённый пустырь за детским садом. Новый ошейник тоже висел на нём, Тюбик ревниво покосился на хозяина, но ничего говорить не стал.

…пустырь…

Ему самому было смешно и немного страшно от своего вида, но надо было начинать с чего-то, а не только лишь спать, как раньше.

На пустыре в ту ночь так никто и не появился, хотя Митрофанович бил битой по песочнице битый час.

— Значит, завтра.

Иван Митрофанович верил своим предчувствиям: он входит в банду подростков, раскрывает преступление, описывает его и получает блестящую возможность публиковаться в самом лучшем издательстве. Когда его роман издадут, Иван Митрофанович напишет другой — ещё лучше, и дела его не пойдут, а покатят в гору с такой скоростью!.. Выдумки — дело неблагодарное; документальное повествование — вот что выведет его из неизвестности в будущее.

— Ни души. — Краснецкий оглядел двух напуганных котов на краю пустыря и пошёл спать, погромыхивая цепями.

На следующую ночь он вышел пораньше, бурча под нос: «Мне нужна документальная составляющая моего романа», — и оглядевшись, увидел двух отроков, сидевших на краю песочницы. Они мирно курили.

И тогда, поправив ошейник, писатель стал тихо приближаться к ним, хотя они оба сидели к нему спиной и его не видели. Была половина третьего ночи… И тут услышав что-то, один из них оглянулся…

— Сумасшедший дядя! — крикнул он, и подростки бросились от него в разные стороны.

Потом остановились неподалёку и стали ждать.

«Отобьюсь ногой», — подумал Митрофанович и смело пошёл им наперерез.

— Бегают быстро, стервецы! — Иван Митрофанович и в эту ночь так ни с кем не поговорил. И к утру, зевая, пошёл домой.

«Собачья стая» — Бим, Рекс, Полкан и Пятилапый — напала на Ивана Митрофановича, когда он приблизился к подъезду.

«Нажаловались беглецы», — слишком поздно понял он.

Пятилапый ударил его первым, Иван Митрофанович упал лицом в дёрн — он чувствовал, что лежит на поверхности земли, и его бьют! Писатель закрыл голову руками и…

— Дубиной в череп! — прыгнул на него самый малолетний Полкан. — Ты чего за пацанами гоняешься?

«Подростки — стадные животные!» — прикинул Иван Митрофанович, подрагивая от ударов.

— Вот и пришла моя погибё-Ё-Ёль! — крикнул Краснецкий, перевернувшись и, собрав остатки сил, начал лягаться.

— Сам ты ё!.. — ответили ему подростки, кругами ходя вокруг. Ген мужской агрессии сверкал в вытаращенных подростковых глазах, ген мужской агрессии едва теплился в перепуганных глазах писателя.

«Шансов нет!» — подумал Иван Митрофанович и потерял сознание.

А пришёл в себя он уже дома — сам дошёл или кто принёс? Ему снилась теща. Как раз в ту минуту, когда во двор въехала машина с мусором.

— Я настрадалась по полной ещё в Бугуруслане! За что ты меня так, Иван? — спросила тёща из обезьянника, и по калёному её лицу полились слёзы величиной с яйцо страуса…