Скотт Смит - Четыре степени жестокости

Джош согласился. Они вместе прошли от клетки к окну и посмотрели во двор. Стекло было грязным, слишком много людей дышало в него за прошедшие годы.

— Веселого Рождества, — сказал Рой.

Джош промолчал. Он был уверен, что это самое невеселое Рождество в ею жизни.

После того как я нашла Кроули, мне дали три выходных. Я обрадовалась возможности отдохнуть, хотя дома совершенно нечем заняться, кроме как обдумывать потрясения и переживания прошедшей недели. Маккей все еще находился в палате интенсивной терапии. К нему не пускали посетителей, но прогнозы врачей были благоприятными. Я выяснила это, солгав медсестре, что я — его дочь, находящаяся за пределами штата. О моем самочувствии никто даже не справился. Мне не позвонили, чтобы поздравить с праздниками, пошутить или выслушать историю обнаружения Кроули из уст очевидца. Никто не позвонил даже для того, чтобы пожелать веселого Рождества, и я в полной тишине пыталась разобраться в случившемся. Начала подозревать, что коллеги обвинили во всем меня — приняли мое усердие за предательство, словно своим поступком я доказала вину одного из надзирателей. Когда вечером на третий, и последний, мой выходной у меня дома зазвонил телефон, я сняла трубку, волнуясь, как школьница. Не сразу поняла, что тихий голос на другом конце провода принадлежит брату Майку.

— Извините, что побеспокоил вас дома, — сказал он.

— Все в порядке, вы меня не потревожили, — ответила я, хотя на самом деле его звонок удивил и немного смутил меня.

— Я хотел убедиться, что с вами все нормально, — пробормотал он.

— Что вы имеете в виду? — На мгновение я даже не поняла, к чему он клонит.

— Ведь это вы нашли Джона Кроули? — спросил он.

— Да.

— Мне очень жаль. Наверное, это было ужасно.

Он прав. Я чувствовала себя морально запятнанной и боялась, что никогда не смогу отмыться.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Как бы мне хотелось узнать, что там произошло, — сказал он.

Я не ответила. Не хотела говорить об этом с гражданским. Если и соберусь обсудить случившееся, то исключительно с кем-нибудь из офицеров охраны. Да и то с осторожностью, стараясь не высказывать самых худших предположений.

— Вы посмотрели книгу, которую я вам дал? Ту, что вдохновляла Джона?

Он имел в виду «Четыре степени жестокости», гравюры Хогарта.

— Если честно, я не любитель такого творчества, — ответила я.

Я улеглась на кушетку, достала книгу, раскрыла ее у себя на коленях и снова стала перелистывать тяжелые страницы, хотя у меня совсем не было настроения. На первый взгляд на гравюрах были изображены самые обычные сцены из лондонской жизни восемнадцатого века. Но при ближайшем рассмотрении было видно, что это картины убийств. Мальчишки, которые вроде бы играли с животными, на самом деле мучили их. Мужчина бил палкой лошадь. Ребенок попал под колеса экипажа, а четверо судей в белых париках наблюдали за происходящим. На улице в неестественной позе лежала женщина. Я обратила внимание, что ее склоненная набок голова почти полностью отделена от тела, зияющая на шее глубокая рана явно нанесена еще до смерти. Ее запястье также было перерезано. В большой комнате под кирпичным сводом группа мужчин в студенческих шляпах собралась вокруг стола, на котором производилось вскрытие повешенного преступника, веревка все еще свисала с его шеи. Собака грызла отброшенное в сторону сердце, а кости варились в котле. Все это было проявлением зверской жестокости, калейдоскопом различных извращений.

Похоже, брат Майк не понял, какой ужас вызывают у меня эти гравюры.

— Хогарт проследил историю молодого человека, начиная от жестокого воспитания, толкнувшего его впоследствии на совершение убийства, и до самого конца, когда его повесили как преступника, а затем отдали тело на вскрытие. Он хотел показать, что жестокость заразна, имеет социальные предпосылки, которые и становятся причиной проявления жестокости. Его теория была весьма несовершенной, но вы никогда не задумывались о том, что воспитание и социальное окружение влияют на то, что люди попадают в тюрьму вроде Дитмарша? Когда я узнаю о детской преступности, о сиротских приютах, об отцах-алкоголиках и матерях-проститутках, то невольно задаюсь вопросом: имеем ли мы право запирать этих людей в стенах тюрьмы?

— Значит, вот что пытался сделать Кроули? Рассказать о жизни в Дитмарше? — Я не разделяла точку зрения, которую только что высказал брат Майк, но мне хотелось узнать больше.