Скотт Смит - Четыре степени жестокости

— Кроули? — позвала я.

Толстые каменные стены приглушили звук моего голоса. Передо мной маячил черный, как смола, коридор. Я посветила фонариком вдоль стен, увидела угловатые силуэты, напоминающие выступы скалы, и поняла, что весь коридор завален мусором. Я прошла мимо заброшенного компьютерного терминала, заставленного ящиками со старыми бумагами. Еще заметила гимнастическую скамью и металлический шкаф. У меня сложилось впечатление, что я попала на заброшенный склад или оказалась в доме, который все покинули после наводнения.

Неровные выступы каменных стен отбрасывали многочисленные тени. Справа от меня была сплошная стена, а слева я увидела несколько дверей. Дыхание участилось, я старалась не думать о том, что кто-то может прятаться в тени, которую пытался разогнать луч моего фонарика. Некоторые двери были закрыты, другие — распахнуты или слегка приоткрыты. Здесь царил полный беспорядок. Я сделала еще один шаг и замерла. В таком месте может произойти все, что угодно. Лучше проверить каждую камеру по очереди.

Я открыла первую дверь. В камере едва бы смогла уместиться кровать. Везде мусор, я заметила разбитый полицейский щит и старый кофейный столик. В углу на полу увидела маленькое неровное отверстие, прикрытое двумя каменными прямоугольными блоками. Через такие канализационные люки сюда проникают крысы, и я подумала, что, возможно, они пробирались сюда, когда здесь содержались люди. Отличное место для заключенных. Я посветила фонариком вдоль стен и увидела нацарапанные на камнях рисунки. Я сказала себе, что они здесь уже не один десяток лет.

— Кроули? — снова позвала я, все еще не исключая возможности, что он может появиться из темноты, ослепленный светом моего фонарика, и станет бормотать что-то бессвязное.

Вторая и третья камеры также оказались заставлены мусором, на их стенах было еще больше каракулей. Когда же я пошла в пятую камеру, то замерла в ужасе от представшего передо мной зрелища.

Мне хотелось побежать назад к Катлеру, вырваться из темноты, жадно хватая ртом воздух, словно я вынырнула из воды. Но вместо этого я продолжала смотреть. И это нельзя объяснить одним лишь потрясением. Меня раздирали противоречивые чувства: я хотела доказать себе, что я сильная и способна побороть самый страшный испуг в жизни; меня мучило больное любопытство, граничащее с извращенностью, и, наконец, ко всему этому примешивалось отвращение и уныние от созерцания случившейся с человеком беды. Здесь, посреди хаоса, я столкнулась с мрачным и болезненным проявлением жестокости. И это вселяло в меня безграничный ужас.

Дверь перекосило под тяжестью его тела. Я старалась обрести хоть какое-то спокойствие и поставила дверь на место, хотя мне с трудом удавалось контролировать себя. Мой рот наполнился слюной. Я стала дышать прерывисто и с трудом заставила себя рассмотреть его.

Обнаженное тело висело на двери, слегка наклонившись вперед, как будто застыло в полете. Лицо и шею покрывала какая-то паста. Гипс с руки исчез, а на теле болтались перепачканные мелом тряпки. Ом порвал свою одежду, чтобы свить веревку. Она впивалась в шею как жгут, который используют при ампутации конечности. Его колени были согнуты, а ведь он мог просто выпрямить ноги, чтобы спасти себя. А еще был гораздо ниже, чем казался при жизни, — я непроизвольно это отметила.

— О Боже, — простонала я, понимая, что повторяю это снова и снова.

Лучше бы я этого не видела. Но уже слишком поздно, и я понимала, что образ мертвого Кроули и его запах всегда будут преследовать меня.

Я попятилась назад и споткнулась о сломанный стул. Мной овладела паника. Я попыталась собраться с мыслями и посветила вокруг фонариком, испугавшись, что в одной из камер, которую я еще не обследовала, мог кто-то притаиться. Я вдруг с ужасом поняла, что Катлер может запереть дверь с такой же легкостью, с какой палач вводит в вену иголку, и я навсегда останусь здесь. Это будет самая смелая шутка среди офицеров охраны. Я попыталась успокоиться. Повернулась спиной к бедному Джону Кроули и пошла по коридору, а затем бросилась бежать, спотыкаясь и стуча зубами от страха.

Свет моего фонарика скользил по стенам. Теперь рисунки приобрели для меня особое значение. Лишь в тот момент я осознала, что он рисовал своим гипсом, хотя, возможно, поняла это раньше. Стены в каждой камере покрывал безумный калейдоскоп образов. Наверху лестницы я заметила одно слово, нацарапанное в большой спешке. Словно Кроули стоял перед дверью и водил мелом вверх и вниз, теряя последнюю надежду. Он написал одно-единственное слово: «КОПАЙ». Что это: приказ или мольба? Я не могла понять, что это значило, но мое воображение уже рисовало мне обглоданные личинками трупы и мух, кружащих над разрытыми могилами. Карабкаясь наверх, я поскользнулась на мокрой ступеньке. Рухнула на пол и с силой щелкнула зубами. На четвереньках выползла в помещение для хранения боеприпасов. Оказавшись в безопасности, я наконец громко позвала Катлера.