— Что я должен делать?
Дон пожевал губами и развел руки в стороны, как бы говоря: «Тебе карты в руки».
— Мне кажется, будет лучше, если ты сам разработаешь план и подберешь себе людей. Это очень важное дело, и я не могу навязывать тебе кого-либо в качестве помощников. И, думаю, будет лучше, если НИКТО не будет знать, как ты собираешься осуществить задуманное. Федералы возьмутся за Филаджи всерьез, сам понимаешь. Чем меньше людей знает об этом, тем надежнее. Ну, да не мне тебя учить.
— Хорошо, — Чарли кивнул. — Я сегодня же подумаю над этим.
— Вот и отлично, — дон осклабился. — Эдуардо даст тебе все, что нам удалось выяснить о Филаджи. Ну что ж, если мы договорились…
Мужчины начали выбираться из-за стола, шумно отодвигая стулья.
— Доминик, сын мой, задержись ненадолго, — окликнул Коррадо.
Доминик, тяжело отдуваясь, вновь опустился в кресло и придвинулся поближе, ожидая каких-то особых указаний, но их не последовало. Наоборот, окончание разговора даже выбило его из колеи. Дождавшись, пока они останутся вдвоем, дон наклонился к столу и тихо забормотал трагически-театральным тоном:
— Мейроуз написала мне письмо, Доминик, — он выдержал подобающую паузу. — Человек, с которым она рассталась, женился. — Заметив удивленно ползущие вверх брови сына, Коррадо быстро повторил: — Да, Чарли Портсно женился на другой женщине. Мейроуз страдала не меньше, чем ты, все эти годы ее бесчестия.
Сердце девочки разрывалось от стыда и горя за свой позор. Ты ведь знаешь, Доминик, в день свадьбы, — в святой для любого сицилийца день, — она пришла умолять тебя о прощении…
— Но, отец… — начал было Доминик, однако дон перебил его.
— Я знаю. Я все видел. И все-таки она пришла, а ты прогнал ее. Нельзя нарушать обычаи, сын мой. Честь семьи должна охраняться, поэтому я прошу тебя, я встаю перед тобой на колени и молю о сострадании. Девочка любит тебя и хочет заботиться о тебе. Внемли же голосу своего сердца.
Доминик покорно вздохнул.
— Хорошо, пусть она приходит, папа. Она была моей дочерью и вновь стала ей…
… Франциск валялся на кровати в рубашке и брюках. Галстук сбился на бок, цветастые полосатые носки смотрели в потолок пухленькими большими пальцами. В течение четырех часов он пытался обнаружить на семи листах нечто такое, что дало бы ему толчок к дальнейшим действиям.
Начало жизни Лайза Джексон было окутано непроницаемой мглой. Известно лишь, что родилась она в Чикаго. Далее, вплоть до двадцати трех лет, никаких сведений. Темнота скрывала прошлое этой женщины, и Франциск, как человек, трезво смотрящий на факты, пришел к выводу, что если уж ФБР не смогло докопаться до малышки Лайзы, то и ему это вряд ли удастся за неделю. Точнее, за пять оставшихся дней. Тем более, что его клиентку интересовали, судя по всему, лишь последние годы жизни мисс Джексон, непосредственно связанные с махинациями и аферами. Но чем дальше Кунз читал, тем с большей ясностью понимал: Лайза Джексон — обычная заурядная женщина, скорее всего, не имеющая никакого отношения ни к каким бы то ни было авантюрам вообще, ни к афере в казино, в частности. Восьмым листком было приложение: краткие сведения об Айрин Уокер.
Полячка, урожденная Волкович, работала в частной фирме, давала консультации фирмам, корпорациям и частным лицам по вопросам налогообложения. Не замужем, умерла… Ничего достойного внимания.
Здорово, мужик! — похвалил себя Франциск. — Ты забил-таки классический гол в собственные ворота! Осталось снять трубку, позвонить Прицци и откланяться, торжественно вернув ей аванс. Охо-х.
Кунз почесал загорелую блестящую лысинку, отложил листки в сторону, кряхтя выпихнул свое плотное короткое тело из кровати и пошаркал на кухню за пивом, терпеливо дожидающимся своего часа в холодильнике. Достав запотевшую бутылку «Будвайзера», он не торопясь сколупнул пробку, полез в шкафчик над кухонным столом и вытащил пакетик соленого арахиса. Несколько секунд Франциск рассматривал его на свет, затем оторвал уголок упаковки и высыпал орешки в тарелку. Подхватив пиво, детектив отправился обратно в комнату, размышляя на ходу о своей нелегкой доле.
Ну в самом деле, разве же это работа? Либо сидишь, копаясь в чьем-то грязном белье до помутнения в мозгах, либо бегаешь язык на плечо, словно пес, которому мазнули перцем под хвостом.
В комнате висел густой табачный запах, перемешанный с ароматом лосьона «Оулд Спайс», кисловатым привкусом пива, терпким — окурков, и невнятным — пота. Одним словом, типичная атмосфера не очень пекущегося об идеальном порядке холостяка. Она была настолько плотной, что из воздуха можно было бы вырезать силуэтики. Кунз как-то видел такой фокус. Полминуты, и твой силуэт наклеивают на бумажку. Всего за пятьдесят центов. Собственный профиль Франциску не понравился, и теперь белый лист картона с черной, толстенькой, аляповатой фигурой валялся в одном из ящиков стола, затерявшись среди груды различного хлама.
Читать дальше