Эдгар Френсис - Честь семьи Прицци

Чарли Портено погрузился в это человеческое озеро, легко растворившись в нем, смешавшись с парой сотен смокингов-близнецов. Нет, все-таки он не любил приемы. Особенно такие многолюдные. Подхватив с подноса мальчишки-официанта бокал шампанского — «Дом Периньон» урожая 1911 года, — он лениво пошел по залу, озираясь. Чарли надеялся, что чудесная незнакомка будет здесь, и, вполне возможно, ему удастся поговорить с ней. В крайнем случае, попросит Эдуардо представить их друг другу. Если, разумеется, она где-то здесь. Чарли издали заметил стоящих вместе Доминика Прицци и своего отца, Энджело, но не стал подходить, предпочтя обойти их стороной. Тому было две причины. Во-первых, его моментально втянули бы в разговор о делах, а во-вторых, если незнакомка все же приглашена на прием, то в любой момент может уйти, а ему очень хотелось увидеться с ней.

Итак, Чарли торопливо свернул, скрывшись от взгляда Энджело за гомонящей стеной гостей. И надо сказать, сделал он это совершенно напрасно. Для него было бы лучше подойти и послушать разговор отца с Домиником, и тогда, возможно, все обернулось бы по-другому. Ибо Прицци и Портено-старший разговаривали о деле, которое в ближайшем будущем изменит судьбу Чарли. Но он-то не знал этого. Да и все мы сильны задним умом…

… Энджело Портено вообще никогда не открывал своих карт полностью — и учил тому же сына — будь то банальный «покер» или авантюра, приносящая в итоге миллионы долларов.

— У тебя всегда должен быть за душой козырь, которым можно воспользоваться, когда дела пойдут совсем хреново. Старайся знать побольше, но говорить поменьше, — напутствовал он Чарли. — Помни об этом и по возможности следуй моему правилу. Всегда будешь в выигрыше.

Несмотря на возраст — а ему уже давно перевалило за шестьдесят — Энджело не утратил ясного ума и не впал в старческий маразм, что в его годы случается довольно часто. Наоборот, дон считал Портено-старшего одним из самых умных и хитрых людей Нью-Йорка и частенько повторял, что если бы тот занялся финансовыми операциями на Уолл-стрит или играл на бирже, то давно отошел бы от дел и купался бы в роскоши. Скорее всего, так оно и было бы. Но Энджело слишком любил семью, дона и работу. И очень многим он был обязан как семье, так и Коррадо Прицци лично. Ведь именно благодаря старому другу, Энджело смог уехать из Сицилии и обосноваться в Нью-Йорке. Легально, не нарушая закона об эмиграции. Именно Коррадо взял его к себе coporegimo, а затем и consigliori, и благодаря этому он теперь богат, и ему доступно многое из того, что никогда не смогут себе позволить обычные пейзане на его родине. Скажем, уважение и моральное удовлетворение от проделанной им работы. Удовольствие от осознания факта, что разработанная тобой тончайшая хитроумная комбинация удалась и деньги потекли в казну семьи зеленым шелестящим потоком.

Кроме этого, его связывала клятва, нарушение которой наказывалось смертью. Но всегда, в любую минуту жизни, Энджело помнил золотое правило: _ «Знай, не болтай и никогда не открывай последней карты без необходимости!»_ Он всегда умел точно просчитать ситуацию и решить, где стоит настоять на своем, а где лучше согласиться с предложением партнера, чтобы повернуть дело с максимальной выгодой для семьи. Или для себя.

Вот и сейчас, стоя напротив Доминика Прицци, неторопливо потягивая «Людовик XIII», Портено-старший мало говорил, зато внимательно слушал и откладывал в копилке собственной памяти все сказанное Домиником, ибо сказанные слова могут в какой-то момент приобрести вес и стоить куда больше, чем в ту секунду, когда их произнесли чьи-то губы.

Он не очень любил Доминика, считая босса человеком в общем-то недалеким, довольно капризным и до ужаса вздорным. Дон Коррадо Прицци, допустив ошибку — что случалось крайне редко, — мог открыто признаться в этом. Доминик же сразу начинал обвинять в собственном промахе всех окружающих, взваливая вину на правого и виноватого, одним словом, на всех, кроме себя самого. Кроме того, новый босс не умел вести переговоры, подчас наносил собеседнику довольно весомые оскорбления, и Энджело подозревал, что однажды это выйдет ему боком. Пару раз Доминик едва не вверг семью в войну между кланами, и дон Коррадо приложил немало усилий, дабы предотвратить кровопролитие. Обычно перед встречей Доминик шел к отцу, и они вдвоем подробно анализировали возможные варианты ведения беседы, уступки, на которые можно соглашаться, и какие условия требовать взамен. Дон легко ориентировался в возникающих проблемах и, уйдя на покой, фактически продолжал оставаться боссом, планируя дела, переговоры и устранение неугодных. Именно дон Коррадо являлся патриархом семьи. Он правил, и он принимал решения. Доминик-босс являлся убедительной иллюзией для посторонних, но все понимали: так не может продолжаться вечно. Рано или поздно другие семьи сообразят: у Прицци нет молодого дона. Старик — ненадежная опора. Очень ненадежная. Чем будет чревато это открытие — страшно подумать. Наверняка у кого-нибудь разгорится аппетит сожрать дела Прицци, а это был весьма лакомый кусок для любой из четырех оставшихся семей Нью-Йорка. Ипподром, тотализатор, игорные заведения, телевизионные перевозки, уличная торговля, публичные дома, мясоторговля и многое-многое другое, что контролировали Прицци, включав такое золотое дно, как строительство и торговля газолином. И все это могло перейти в чужие руки. При этом семья перестала бы существовать. Одних убили бы, вторые перешли бы на сторону врага, как только почувствовали бы, что дни Прицци сочтены.