Валерий Барабашов - Крестная мать

— Лучше вина бутылку или водки, — заметил Петушок. — Хорошее лекарство при простудных заболеваниях.

— Да нет, с водкой женщине идти не с руки, — резонно заметила Татьяна, и Изольда согласилась: конечно, не на гулянку же!

— Мы ждем вас, Татьяна Николаевна, — Петушок подал ей пальто. — Позвоните, в случае чего. Я тут же примчусь.

— Позвоню, — пообещала Татьяна. И в ее глазах была тревога.

…Тягунов — в легком спортивном костюме, в домашних тапочках, натянутых на белые шерстяные носки — встретил ее в дверях подбадривающей, хорошей улыбкой. Взял из рук Татьяны сумку, повесил ее в прихожей на крючок, помог снять пальто. Несколько мгновений смотрел на нее — слегка растерянную, притихшую, чего-то ждущую. Потом вдруг порывисто, страстно притянул к себе, чувствуя все прильнувшее к нему тело, вдыхая тонкий запах ее мягких волос, сквозь одежду слыша тревожный стук ее сердца. Ошеломленная, она замерла в его объятиях, понимая, что совсем не хочет противиться, что не испытывает сейчас ничего, кроме блаженства и покоя, что в глубине души, боясь признаться самой себе, ждала этой минуты. Порыв взаимной, обоюдной ласки был так силен, так естественно и почти мгновенно перетек в безумие страсти, так неожиданно-властно захватил обоих, что они потеряли контроль над собой, забыли обо всем. Как в тумане, в забытом уже греховном опьянении, Татьяна отвечала на нежные ласки Тягунова, подчинилась его настойчивым и одновременно тактичным рукам, снимающим с нее одежду, влекущим ее в глубину квартиры, к разобранной и хранящей еще тепло его тела постели…

«Да что же ты делаешь? Что?! — вопил в ней тонкий совестливый голосок. — Ты зачем сюда пришла! Остановись! Опомнись!»

Голосок был слабеньким, она едва-едва слышала его, сознательно не давала окрепнуть в себе, зазвучать в полную силу, остановить это действительно кощунственное действо.

Татьяна и Тягунов не услышали голоса разума — все свершилось в одно мгновение. Они отдались друг другу горячо, бурно, с неистовыми ласками и поцелуями… и теперь лежали рядом, тяжело дыша, боясь посмотреть друг другу в глаза. Света в комнате не было, за окном стояла уже ранняя зимняя синь, и, возможно, именно она — как нечто предупреждающее, грозное, неотвратимое — помогла прийти в себя, вернуться в суровую, окатившую холодным душем реальность.

Пряча лицо в подушку, Татьяна стыдливо плакала, голые ее плечи вздрагивали. Тягунов, приподнявшись на локте, шмыгая сырым, простуженным носом, тихонько гладил ее рассыпавшиеся волосы, утешал:

— Не надо, Таня. Я все понимаю. Мне и самому не по себе. Но как только ты вошла… я ничего не мог с собой поделать, поверь! Даже и не сейчас, а тогда, в кабинете, как только ты появилась у нас. Я тысячу раз говорил себе: не смей и думать об этой женщине! Но даже в тот первый день, когда я узнал о твоем несчастье, не зная еще подробностей дела… когда только ты вошла, я сказал себе: «Вот жена твоя, Тягунов!» Мне так жаль было тебя, Таня! Если бы только ты знала, как жаль! Столько тоски и горя было в твоих глазах, столько отчаяния! И так ты была красива!.. Так мне захотелось помочь тебе, пожалеть, защитить!

— Пожалел вот… — отозвалась она слабым и смущенным эхом. — Сказать кому… Да нас обоих нужно на горячую сковороду или в кипящий котел, в ад, к чертям!.. На утеху им. Разве можно это простить?!

Она совсем по-девчоночьи, просто, вытерла рукою слезы. Села в постели, натянув на грудь одеяло. Попросила:

— Слава, если у тебя есть… налей, пожалуйста, выпить. Душа мается, не могу. И свет не зажигай, не надо. Мне стыдно. Если бы ты знал, Господи, как мне стыдно! Прости!

Тягунов встал. Вернулся быстро из кухни с двумя большими рюмками водки и разрезанным надвое крупным красным яблоком. Сел на постель, протянул ей тарелочку. Усмехнулся:

— В свое время, за грех, Бог изгнал из Эдема Еву и Адама. А что нас с тобой ждет, хорошая моя?.. Ну ладно, не будем. Давай выпьем. За нас, за живых.

— Давай.

Они выпили, грызли в полумраке комнаты яблоко — каждый свою половинку. Татьяна решилась:

— Я ведь к тебе с новой бедой, Слава, — выговорила глухо.

Он невольно замер. Спросил как можно спокойнее:

— Что… что еще случилось?

Татьяна повернулась к нему, забыла про одеяло, стыд. Она все теперь была перед этим человеком обнажена, она доверила ему все!

— Дай слово, что поможешь, Слава! — попросила Татьяна, стараясь говорить спокойно, но у нее плохо получалось. — Если правда, я тебе не чужая, если хочешь помочь… Во всяком случае постараешься понять.