Дмитрий Черкасов - Свой среди своих

Смирнов и Кривин расхохотались.

— Уел ты нас. — Заместитель Петренко отпил глоток чаю. — Молодец. Не хочешь к нам перейти? На майорскую должность. Капитана досрочно получишь…

— Но-но-но! — вмешался Малахов. — Ты это брось! За попытку переманивания сотрудников тебе Рыжиков голову открутит. К тому же у Егоруса и так скоро присвоение очередного звания…

— Когда обмываем? — осведомился Смирнов.

— Весной, наверное, — прикинул Мальков, которому подходил срок прикреплять к погонам четвертую звездочку. Пока маленькую.

Спившийся художник-маринист Иван Морковкин, известный среди алкоголиков и бомжей Черноморска под кличкой «Айвазовский», опустил кисточку в банку с водой, икнул и тупо уставился на листы бумаги, на которых ему предстояло изобразить нечто высокохудожественное и посвященное Новому Году. За изготовление основы для стенгазеты пятого отдела внутренних дел Пролетарского района Морковкина пообещали отпустить домой, вернуть изъятые у него вещи и даже дать бутылку водки.

Использование задержанных бухариков на различных хозработах было обычной практикой.

И благодаря ей пятый отдел всегда сверкал свежевымытыми полами, на лестнице и во дворе нельзя было обнаружить ни одного окурка, патрульные машины радовали глаз своим ухоженным видом, газон перед центральным входом был прополот и вскопан, а стены здания раз в два месяца белились на высоту человеческого роста.

— Ну? — Сержант Крамаренко, назначенный ответственным за наглядную агитацию, потряс застывшего Морковкина за плечо. — Придумал стишок?

В голову Ивана, кроме дурацких строчек «Хэллоу, мусора, нажрались вы вчера…», ничего не лезло, и потому он уже минут десять находился в глубоком ступоре.

— Вспоминаю, — сипло сказал худой, как жердь, и сутулый Морковкин. — Без горючего сложно.

— Сделаешь — получишь, — пообещал молодой, но уже начинающий заплывать жирком милиционер. — Но не раньше. А то я тебя знаю…

— Может, без стихов обойдемся? — с надеждой спросил художник.

— Не, без стихов никак нельзя. — Крамаренко покачал немного сплюснутой с боков головой, принявшей такую форму после знакомства со щипцами подвыпившего акушера из областной больницы, помогавшего двадцать семь лет назад появиться на свет маленькому бутузу, выросшему в сержанта патрульно-постовой службы. — Замнач сказал, чтоб обязательно были.

— Тогда можно классику взять. «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел, был сильный мороз…» — безучастно продекламировал Иван.

— Лермонтов? — глубокомысленно обозначил милиционер свои широкие познания в русской литературе. — Не пойдет. Надо что-нибудь поновее… Жизнеутверждающее. Я вот тут прикинул, — «знаток поэзии» полез в нагрудный карман куртки. — Ты послушай…

Морковкин понял, что бравый страж порядка опять будет учить его жизни, ушел в себя и очнулся только после того, как Крамаренко дал ему подзатыльник.

— Ты что, издеваешься?!

— А чо я? — не сообразил художник.

— Я, блин, тут тебе стихи читаю, а ты и ухом не ведешь! — разъярился сержант, несколько минут пытавшийся диктовать Морковкину вирши собственного сочинения, в которых рефреном шли строки:

* [122] [122]Настоящее четверостишие из стенной газеты одного из питерских отделов милиции, посвященной их профессиональному празднику, 1999 год.

— Я думаю, — нашелся Иван.

— О чем?!

— Какую краску применить, чтоб композиционно не промазать. А то ведь не выдержишь цветовую гамму — и всё, пиши пропало…

Крамаренко поперхнулся, услышав аргумент, против которого ему нечего было возразить.

Довольный Морковкин принял позу роденовского «Мыслителя» и вновь сделал вид, что погружен в размышления о качестве исполнения будущего великого произведения настенного искусства.

После обеда положено немного расслабиться, ибо занятый перевариванием пищи организм с неохотой отвлекается на разные малозначительные процессы типа мозговой деятельности.

Мальков свято блюл правило послеобеденного отдыха и позволял себе с полчасика покрошить товарищей по компьютерным «стрелялкам». Благо до конца законного перерыва обычно эти тридцать минут и оставались.

Выходить в Интернет приходилось с собственного ноутбука, ибо ни одна из машин в здании Управления, включая и компьютеры пресс-службы, не имела даже намека на модем. Единственным, кроме телефона, каналом электронной проводной связи с внешним миром были факсы. Причем отправка и прием любой бумаги фиксировались в специальных журналах, которые по заполнении передавались в архив.