Андрей Кивинов - Акула

У нас в ту пору пара человек сидели, на бандюганов похожих. Свешиваются они со шконок, смотрят на «полкана» дикими глазами и спрашивают: «Ты, дядя, типа, не мент?». Новенькому становится дурно чуть в обморок не падает, но кое-как отвечает: «Нет,! ребята, какой же я ментяра? Директор фирмы я, чисто барыга по жизни и „цветных“ сам на дух не переношу». Берут у него бумаги, читают, а там статьи – взятка и превышение власти. «Как же так, дядя? Откуда у барыги – такой милицейский набор?» Мужику совсем плохо, но продолжает оправдываться: «У меня подельник – следак из горпрокуратуры, он там что-то наблудил и пошел по делу паровозом, а меня к нему вагоном пристегнули, хотя я вообще не при делах». И продолжает, что, мол, давайте ребята жить дружно, у меня денег много, я их с собой сумел пронести так, что никто не заметил, готов проставиться за новоселье. Наши «братки» переглядываются и отвечают, что бабки – это хорошо, но водку пить никто не станет, так как он – мент и, по понятиям, следует его немедленно «опустить». «Ну какой же я мент? – кричит подполковник, чуть не плача. – Почему вы так решили?» У нас – почти истерика, но ничего, кое-как держимся, а «старший из бандюков» серьезно так отвечает: «Как это почему? Ты что, не понял? Да потому, что у тебя полоса от фуражки на лбу отпечаталась!» Подполковник приседает и хватается рукой за лысину. Занавес, овации зала.

– И что, так принято всех встречать? – спросил Волгин.

– Ну да, – пожал плечами Акулов. – Может быть, немного и жестоко, но сразу видно; что за человек. Я, например, на эту херню не купился.

– А бывает так, что ментов сажают к уголовникам?

– Специально – нет, никто из тюремщиков на такой геморрой не подпишется, но иногда случается — в силу обычного российского раздолбайства. Один забыл на личном деле «БС» написать, другой, который по камерам распределял, спросил плохо, ну и так далее. Редко, но случается, и только в том случае, если сам будешь вести себя истуканом.

– А что с тем подполковником стало?

– Откачали мы его, когда он в обморок хлопнулся. Объяснили всё. Он от счастья, что «к своим» попал, готов был ноги целовать, потом про деньги вспомнил и давай опять хлестаться, что готов всех угостить. Знаешь, был бы он нормальным мужиком – не стал бы никто над ним прикалываться.

А он такой, как наш Сиволапов, даже мордой похож. Ну, мы ему и говорим, что поскольку в тюрьме с кормежкой плохо, то наличные бабки у арестантов начальством только приветствуются. Каждый день по утрам цирик собирает желающих и ведет их к ларькам на Финляндском вокзале, за продуктами. Для этого просто надо на утренний осмотр выйти одетым и с вещами в руках…

Он так и сделал. Конечно, его приняли за «лыжника» и отправили в «транзитку», откуда он вернулся только после обеда, весь мокрый. Долго отнекивался, но рассказал, что случилось. Собралось их там человек десять, опер по одному вызывает, спрашивает, что случилось. Наш подполковник последним в очереди оказался. Ждет, нервничает, что пирожки в ларьке кончатся. Наконец и до него добрались. Опер спрашивает: «Издеваются, обижают? Меньше суток отсидел – наверное, совсем туго пришлось?» – «Нет, – говорит подполковник, – камера просто прекрасная, ребята веселые, компанейские, и так мне с ними чудесно, что даже хочется чем-нибудь вкусненьким их угостить, а то баланда ваша казенная всем обрыдла. Ведите меня скорее на Финляндский вокзал, я там деликатесов куплю и про вас, товарищ капитан, никак не забуду».

Короткая немая сцена. Потом товарищ капитан приносит полное ведро воды и окатывает «полкана» с ног до головы: «Возвращайся к своим веселым ребятам и скажи, что на Финбане идет дождь».

Глядя на собеседника, Волгин думал, что рассчитывал на несколько другое впечатление от их встречи. Конечно, он не ожидал увидеть согнутого ударами судьбы недавнего арестанта, озабоченного только тем, чтобы его оставили в покое, но и такой энергии не предполагал.

После того, как закончилось утреннее совещание, Катышев сказал:

– Подобрали мы, Серега, для тебя напарника. Акулов его фамилия. Надеюсь, возражений не имеется?

Последней фразой начальник напоминал, что все прежние кандидатуры на работу в группу по раскрытию убийств опером были в категоричной форме отвергнуты. По штатному расписанию группа должна была состоять из трех человек, но Волгин уже который год работал один. Район был небольшой, убийств в нем случалось немного, так что справлялся, в необходимых случаях заручаясь помощью ребят из отделения, – считал, что лучше быть одному, чем с коллегой, которому не можешь доверять на сто процентов.