Сергей Зверев - Отпуск под пулями

— Отец и дядя Марко Поло?

— Возможно, — неопределенно пожал плечами Соболев. — А ведь это не арабский язык и не тюркский. И не латынь… Это… да, греческий, только для записи использовались арабские буквы — ну, вроде того, как наши пацаны когда-то песни «Битлз», не зная языка, на слух записывали русскими буквами…

Виктор провел ладонью по тексту, вновь ткнул пальцем в группку слов и быстро зачертил обломком сухой ветки по песку рядом с камнем.

— Вот смотри… Читаем: «Мандилион убрус». На латыни это выглядит примерно так: «Mandilionus ubrus», а на греческом — так: «Ub».

— И что это за путаница? — недоуменно посмотрела на спутника Даша.

— Все очень просто, солнце мое! Кто-то из Поло записал греческий текст арабскими буквами, чтобы скрыть нечто важное от чужих глаз… Венецианцы широко торговали с Востоком и вполне могли знать арабский — отсюда и буквы для примитивной тайнописи. Араб не прочел бы, поскольку не знал греческого, а грек ни черта не смыслил в арабских письменах… А вот сам текст недвусмысленно указывает на Византию…

— Да черт с ней, с Византией! Что там за «мандилион» такой? — нетерпеливо спросила девушка.

— Мандилион убрус — это «чудотворная ткань»…

— И что за «ткань»? Плащаница? Так та вроде бы сейчас в Турине… Подожди! Семья Поло держала здесь свою торговлю до прихода генуэзцев. По времени это получается сразу после четвертого Крестового похода, в котором как раз по заказу хитрых венецианцев крестоносцы разгромили Константинополь и основали там свое королевство… Слушай, Витька, — Даша взволнованно схватила Соболева за рукав и торопливо зашептала: — Тогда в руки братьев Поло вполне могла какими-то путями попасть какая-нибудь священная реликвия, связанная с именем… самого Христа? А что?! С Туринской плащаницей до сих пор так и нет полной ясности — подлинный ли это погребальный покров Иисуса или более поздняя подделка…

— Даш, мы не на семинаре… — Соболев осторожно постучал тупым концом ломика по плите, услышал явный глухой отзвук пустоты и попытался подсунуть ломик под край плиты. — Нет у нас времени на дискуссии… Что гадать — авось сейчас поднимем и тогда посмотрим, что там за «убрус»…

Криптолог еще раз осмотрел плиту и, аккуратно прочистив острием ножа узенькую щель по всему периметру, вновь вставил ломик и поднажал — плита даже не шелохнулась.

— Витька, там свет!! — вдруг испуганно прижалась к плечу Соболева Даша.

— Где свет? — не понял Виктор и поче-му-то недоуменно взглянул на крылатого льва, по-прежнему смотревшего серьезно и строго.

— Да вон же, у трейлера! Похоже, там тревога…

Соболев опустил руку с ломиком и, стараясь не особо высовываться из ямы, обеспокоенно глянул в сторону лагеря археологов. Там действительно слышались отрывистые голоса, несколько раз мелькнули огни фонарей, а потом взвыл мотор автомобиля и ночную мглу проткнули яркие лучи фар. В следующее мгновение стало ясно, что машина, подвывая мощным двигателем, направляется именно в сторону раскопов.

— Так, солнце мое, похоже, наше дело дрянь… Надо сматываться!

Однако «смотаться» у полуночных исследователей не получилось: в спешке собирая инструменты, Соболев не то на что-то нажал, не то наступил, и… земля под ногами Виктора и Даши внезапно расступилась, и они оба провалились в черную пустоту…

Жак отворил обитую жестью дверцу жилого вагончика и направился за угол, где в темноте пряталась убогая будка, сколоченная из хлипких досок. Черт побери, пожалуй, не стоило на ночь пить столько пива!.. Нет, это все-таки уникальная страна! Ну где еще в мире можно встретить такие туалеты?! Разве что в Африке, где у черномазых сортир под каждым деревом и кустом… Легионер неторопливо справил свои ночные дела и, возвращаясь к вагончику, бросил недовольный взгляд на светившееся окно трейлера — этот немецкий сукин сын все еще не спит! И какого, интересно, черта? Что ж, подождем еще часок…

Именно сегодня ночью наемник собирался потихоньку наведаться в раскоп, где местные аборигены обнаружили какую-то загадочную плиту со львом, и проверить свою догадку. И плевать он хотел на запрет какого-то там турка! Жак Ренье никогда не обращал внимания на какие бы то ни было запреты, и ему всегда удавалось выбраться сухим из воды и уцелеть во всех переделках. Ну, или почти всегда… Когда несколько лет назад его, резкого паренька из далеко не фешенебельного марсельского квартала, хотела прихватить полиция за небольшие шалости, он оставил их с носом и завербовался в Иностранный легион.