Андрей Воронин - Антимавзолей

– То есть, – медленно произнес журналист, – вы хотите сказать...

– Я хочу сказать, что в этом деле у меня личный интерес, – заявил Глеб, твердой стопой становясь на скользкую тропинку самозванства и не испытывая по этому поводу угрызений совести.

Увы, произведенный его заявлением эффект получился каким-то странным. Журналист Виктор Баркун фыркнул, искоса посмотрел на Глеба, фыркнул еще раз и вдруг захохотал, хлопая себя свободной рукой по обтянутому линялыми джинсами костлявому колену. Смеялся он искренне и непритворно, и это выглядело довольно странно.

– В чем дело? – прохладным тоном спросил Глеб. – Я сказал что-то смешное?

Баркун с видимым усилием перестал хохотать, вынул из кармана пиджака носовой платок и принялся утирать выступившие на глазах слезы.

– Вы читали "Золотого теленка"? – в свою очередь спросил он. – Помните встречу сыновей лейтенанта Шмидта в кабинете председателя?

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Глеб оскорбленным тоном.

– Я хочу сказать, что вы разминулись со своим... гм... родственником. Он был здесь буквально позавчера, и по тому же поводу – качал права.

– Да бросьте, – сказал Глеб. – Не может быть!

– Еще как может, – тихонько посмеиваясь, сказал Баркун. – Если бы вы были журналистом, вы бы так не удивлялись. Сюда приходит столько, мягко выражаясь, чудаков!

– И я в их числе, – продолжил за него Глеб.

– Извините. Вы выглядите вменяемым, иначе я бы вам этого не сказал.

– Гм... И что он говорил, этот самозванец?

– Ну, во-первых, он не самозванец. У него целая пачка бумажек с печатями – копии паспортов, свидетельств о рождении, показаний каких-то очевидцев, бумаг из семейного архива... Толстая такая папка и очень убедительная – чувствуется, что ему не впервой удостоверять свою личность. Знаете, бывают такие типы, которые посвящают всю жизнь увековечению себя, любимого, рядом со знаменитым родственником. Вот... Это во-первых. А во-вторых, что он говорил – это, прямо скажем, вас не касается. Я вас вижу впервые в жизни, а ваше заявление о том, что вы, дескать, родственник Ленина, согласитесь, голословно. С какой радости я вам стану пересказывать, о чем мы тут с ним беседовали? Даже если бы вы сейчас показали мне документ, подтверждающий ваше родство, я бы вам все равно ничего не сказал. Вы уж извините меня за прямоту, но, по-моему, лучше, чтобы с самого начала все было ясно.

– Бесспорно, лучше, – согласился Глеб. – Но, с другой стороны, вы не священник, а журналист. Уж если взялись с присущей вам прямотой расставлять все по местам, так доведите же дело до логического завершения!

Баркун заинтересованно посмотрел на Глеба.

– Послушайте, я что-то не пойму, что вам надо. Сначала устроили скандал, потом объявили себя родственником Ленина, а теперь пытаетесь вытянуть из меня информацию... Учтите, информация – это товар, который в наше время недешев.

– Ну, и сколько, по-вашему, он стоит?

– Смотря что вы хотите узнать.

– Например, содержание вашей беседы с... э... моим родственником.

Некоторое время Баркун молча разглядывал Глеба, явно что-то прикидывая в уме, а затем объявил:

– Две тысячи долларов.

Глеб рассмеялся.

– Я дам вам двести, и ни центом больше. Позвольте, я объясню, – быстро добавил он, заметив возмущенное движение журналиста. – Будь у вас на руках сенсация, вы не стали бы предварять ее той глупой заметкой. Следовательно, имеющаяся у вас информация не стоит выеденного яйца, и продать ее, кроме меня, вы никому не сможете, даже своему главному редактору. У вас минута на размышление, Виктор.

– А что потом – встанете и уйдете?

– Отнюдь. Потом я попытаюсь убедить вас отдать мне эту информацию безвозмездно...

Журналист заметно напрягся.

– Это вам даром не пройдет!

– А я думаю, что пройдет. Вы теряете время.

– Это шантаж, – неуверенно произнес очкарик.

– Не ожидали? – улыбнулся Глеб. – Работали бы каменщиком на стройке, и никто бы вас не шантажировал. В утешение могу пообещать, что после того, как вы поделитесь своей информацией, я поделюсь своей.

– Да бросьте, – уныло отмахнулся Баркун, – какая там у вас информация!

– Ну, не то чтобы информация, а так... В общем, поверьте, вам будет приятно это услышать.

– Приятнее всего мне будет услышать, как за вами захлопнется дверь.

– Вы ошибаетесь, – сказал Глеб. – Но спорить с вами я не стану, потому что ваша минута уже истекла.

– А деньги?

Сиверов вынул бумажник и показал журналисту деньги.