Александр Тамоников - Путь ярости

«Огонь, хлопцы, они блефуют!!!» – истошно заорал кто-то. Двое или трое успели полоснуть из АК-74, и это стало главной ошибкой в их жизни. С четырех направлений лагерь накрыл шквал огня! Он кромсал палатки, разбрасывал деревянные ящики, впивался в тела дезориентированных людей. Это был какой-то круговорот живых и мертвых тел! Они кувыркались, как в стиральной машине, пытались разбежаться, но бежать было некуда, и диверсанты падали, нашпигованные свинцом. Какой-то юркий тип перекувырнулся через голову, увильнул от автоматной очереди, но от второй увильнуть не смог и грохнулся всей массой, переломав отлетевший ящик.

«Реально сыграл в ящик», – подумал Никита. В считаные мгновения дюжина людей переселилась в мир иной, а их тела остались лежать вокруг ручья в «произвольных» позах. Две палатки были повалены и разорваны свинцом. Если там и оставался кто-то, от него мало что уцелело. Третья палатка стояла в стороне, из нее никто не выбегал, по ней не стреляли. И вдруг оттуда прозвучал истошный картавый вопль:

– Don’t shoot!!! We are citizens of another state!!!

Ополченцы уже вышли из укрытий. Застыли, стали недоуменно переглядываться. Палатка кричала на чистейшем английском языке. Ополченцы подошли ближе, держа автоматы наизготовку. Знанием иностранных языков на уровне детского сада владели все, и общая направленность послания была понятна.

– Come out, we won’t shoot! – крикнул Никита, на всякий случай смещаясь подальше от входа в палатку. – And no nonsense, we got grenades!

– You bastards! Bastards! It’s the terrorists! Shoot them! – внезапно прозвучал второй истошный вопль – практически фальцет, и из палатки выкатился человек – проворный, стремительный. Вскочил, вскинув автомат. Но уже летела граната, брошенная Никитой, – та самая Ф-1 из неудавшейся растяжки. Он рыбкой метнулся за горку камней у погашенного костра, краем глаза отметив, что разлетаются все. Граната взорвалась практически под ногами автоматчика – мощная, оборонительного характера, выбрасывающая вместе с осколками избыточную энергию и способная доставить массу неприятностей тому, кто не успел спрятаться. Взрывом порвало палатку вместе с содержимым, изодрало в клочья тело незадачливого автоматчика.

Люди осторожно приблизись, держа пальцы на спусковых крючках. В живых, похоже, никого не осталось – включая иностранцев, которые сами выбрали свою судьбу. Гончар первым вышел к палаткам, изумленно посмотрел по сторонам, на светлеющее небо, покачал головой.

– Утро в сосновом лесу, блин… Зашибись тридцатилетие праздную. Ба, да этот придурок еще живой, – изумился Семен, глядя на подрагивающее тело, на котором почти не осталось живого места. Он с натугой усмехнулся. – Киборг, в натуре киборг… Мал, да удал, как говорится. А что, пацаны, кто знает – киборг без головы еще долго будет отстреливаться?

– Дурак ты, Семен, – опустился на корточки Терновский. – Это же баба.

Включили фонари, и пришлось констатировать, что обладателем фальцета при жизни являлась женщина. Невысокая, прыщавая, некрасивая, плотно сбитая, с сальными волосами, но, как ни крути, самая настоящая женщина. Щеку порвало осколком, но в глазах застыла неутолимая злость, в них переливался ледяной блеск. Женщина вздрогнула в последний раз и тихо преставилась. Никита смотрел в ее наполненные злобой глаза и не мог избавиться от мысли, что она еще не знает, что умерла.

– Неудивительно, что эта фурия ночует в одной палатке с мужиками, – хмыкнул Копылов. – Думаю, как баба, она их нисколько не прельщала. Кто такие, командир? Иностранные наемники? Партизанили вместе с этими хохлами?

– Как-то непохоже, жили вроде отдельно… – Никита нахмурился и отбросил ногой клочки порванной палатки. Показались еще два тела – мужские, тоже плотно сбитые, обоим под сорок, светловолосые, типичные представители белой расы, но решительно не славяне. Характерные породистые лица – ухоженные, холеные. Все трое находились при оружии, но, в отличие от украинцев, носящих камуфляж и маскхалаты, были одеты в штатское. Джинсовые костюмы, скрученные ветровки, которые они использовали в качестве подушек. Валялись растерзанные заплечные сумки, початая бутылка колы, цветные обертки какой-то нехитрой снеди.

– Туристы, – пожал плечами Лебеденко. – Жалко, командир, хорошо бы было допросить хоть кого-нибудь.

– Мертвых не допрашивают, – отрезал Никита. – Шабаш, убиты при оказании сопротивления.

Он снова посмотрел на часы. Начало пятого утра. Тьма рассеивалась, подкрадывалось утро – слава богу, не самое худшее утро на этой войне. Все живы, банда диверсантов, заброшенная в тыл молодой республики, полностью уничтожена. Двенадцать тел валялись в живописных позах, напичканные до отвала свинцом. Все мужики небритые, неухоженные, впитавшие в себя все прелести лесного духа. Были молодые, от силы двадцать – двадцать пять, были постарше. Грузному мужику, разлегшемуся поперек ручья с пулей в седой голове, было не меньше пятидесяти.