Честер Хаймз - Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

Руки и ноги Мэлони перестали ему повиноваться. Его «мотор» застыл. Он замер, ожидая, что эта сцена сейчас исчезнет.

Но этого не произошло.

Мозг Мэлони заработал снова. Он находился настолько близко, что не мог не узнать в человеке, распластавшемся на кушетке, Барнхолла. Тот лежал поперек кушетки, его ноги касались пола, а рука свисала с другой стороны; глаза же бессмысленно смотрели в лицо Элен. Открытый рот придавал Барнхоллу удивленный вид, словно он все еще не верил, что чуть позже станет олицетворением смерти.

Элен возвышалась над ним, напоминая белокурую статую. Нож находился в ее правой руке, наверное, своим размером он не превосходил нож для разрезания бумаги, однако был достаточно длинным и, несомненно, острым, чтобы резать им ветчину или убить человека. Барнхолл был без пиджака, и над его сердцем на белой рубашке сияло ярко-красное пятно, своими очертаниями удивительно напоминающее розу.

Элен крепко сжимала нож, направленный своим лезвием вниз, словно она только что воткнула его и выдернула. Ее глаза были неподвижными и пустыми.

Мэлони сделал шаг вперед. Он остановился рядом с Элен. Ее глаза пришли в движение. Он спросил:

— Ты убила его?

— Думаю, да, — ответила Элен.

Нелепо было то, что она заговорила так, словно в этом не было ничего особенного. Как будто она спрашивала: «Ну что там еще новенького?»

— Давай уйдем отсюда, — произнес Мэлони.

Элен не сопротивлялась. Он взял у нее Нож и вытер его рукоятку, несмотря на то, что Элен была в перчатках. Он бросил его на пол, взял женщину за руку и вывел из офиса, закрывая за собой все двери. В его уме мелькнула мысль, что Барнхолла, возможно, не обнаружат до утра. Потом он понял, что труп очень скоро может обнаружить уборщица.

Адвокат повел Элен к задней лестнице, моля Бога, чтобы им удалось уйти незамеченными. Остекленевший взгляд ее глаз приводил его в ужас.

Пароль. Пароль, черт возьми! То слово.

Он помнил конфетти и желтую ленту. «Конфетти» запомнить не трудно, а желтая лента — вообще была вплетена в волосы Элен.

Но какое последнее слово? Оно должно вывести ее из этого проклятого состояния. Часть одежды? Бюстгальтер? Комбинация? Платье? Норковое манто? Кружевные трусики?

Они спускались по лестнице — долгие, как ему казалось, мили вниз — и тут им повезло. Когда они выходили в переулок, Мэлони увидел, что при въезде в него припаркована машина Элен. Она не сопротивлялась, когда адвокат взял у нее сумочку, открыл и вынул оттуда ключи от машины. Он сел за руль, посадил Элен рядом с собой и выехал к парку Гранта, находившемуся в противоположной стороне от бульвара Мичиган. Элен сидела спокойно, покорно и ко всему равнодушная.

ЧТО ЖЕ это за проклятое слово?

Вдруг его осенило. Не поворачиваясь к ней, Мэлони небрежно спросил:

— Ты носишь нижнюю юбку, Элен?

Ничего не произошло. По крайней мере, так показалось сначала. Но вдруг Мэлони почувствовал, что что-то случилось.

Он окончательно удостоверился в этом, когда Элен проговорила:

— Мэлони… мне нужно выпить… как никогда в жизни.

Он повернул на юг, и они вошли в полутемный бар одного из отелей на берегу озера.

Элен ничего не помнила.

Мэлони понадобилось совсем немного времени, чтобы понять это.

«Она, конечно, в шоке, — решил адвокат. — Когда это состояние пройдет, Элен, наверное, все вспомнит».

Однако оказалось, что никакого шока не было. Элен скорее страдала, чем испытала потрясение.

— Мэлони, что мне делать? — спросила она, после того как выпила бренди, стоящее перед ней.

— Во-первых, ты расскажешь мне все, что сможешь вспомнить.

— Но все что я помню — это неточно, неясно… Все смешалось.

— Безусловно, — бодро произнес Мэлони. — В наши дни все смешалось.

— Я… о Боже! Откуда начать?

— Мне многое известно, дорогая. Так что, позволь, я задам тебе несколько вопросов. Ты знаешь, что очень много времени провела под гипнозом?

— Да, да, думаю, знаю. Я боюсь, Мэлони. Боюсь смерти. И мне стыдно…

— Стыдно? С какой это стати тебе стыдиться? Ты не совершила ничего плохого. — Когда Мэлони произносил эти слова, он проглотил комок в горле, мысленно представив Барнхолла, лежащего поперек кушетки. Но говорил он всерьез. Плохое — как он не раз доказывал в суде — это понятие относительное.

— Все, что я делала, было плохо. Прежде всего я чувствую, что поступила вероломно по отношению к Джеку. Изменила ему.

— Ты имеешь в виду… ты хочешь сказать, что тот парень, Фарго…