Честер Хаймз - Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

Могильщик казался смущенным.

Никто не ответил мистеру Зазули.

— Я собираюсь написать жалобу, — добавил свидетель.

В это время из темноты раздался пронзительный звук сирены.

— Прибыла «скорая», — с облегчением сказал лейтенант Андерсон.

Красный глаз санитарного фургончика приближался к ним по 125-й улице со стороны Ленокс-авеню.

Могильщик прямо обратился к мистеру Зазули:

— И это все, что вы видели?

— Что ты хочешь, чтобы он увидел? — ухмыльнулся Хаггерти. — Взгляни на его стекла.

«Скорая» остановилась возле патрульной машины, и полицейские стояли молча, пока врач осматривал пострадавшего.

— Можете вы дать ему что-нибудь, чтобы он пришел в себя? — спросил лейтенант Андерсон.

— Что дать ему? — переспросил врач.

— Ладно, оставим… Когда он будет в состоянии говорить?

— Выражайтесь осторожнее, инспектор. Возможно, он в сознании.

— Я вижу, вы собираетесь быстро преуспеть, — прокомментировал Андерсон.

Никто больше не проронил ни слова до тех пор, пока носилки с Каспером Холмсом не задвинули в фургон и «скорая» двинулась с места.

Андерсон взглянул на свои часы.

— Люди из Хомисайда уже должны быть здесь, — сказал он озабоченно.

— При такой погоде трупы не протухнут, — заметил Хаггерти, поднимая воротник пальто и поворачиваясь спиной к ледяному с моросью ветру.

— Пойду посмотрю, как там Эд управляется, — сказал Могильщик и неспешно двинулся ко входу в «Париж-бар».

Когда Эд Гроб вошел в «Париж-бар», никто даже не взглянул в его сторону.

Это была длинная узкая комната с баром, тянувшимся на всю левую ее сторону и занимающим половину пространства. Посетители сидели на стульях у стойки или стояли; столов здесь не было.

Обычно в субботнюю ночь здесь собирались толпы молодых людей, разодетых как павлины, в ярких разноцветных шапках — голубых и серебряных, золотых и пурпурных, нахлобученных поверх набриолиненных волос, только что уложенных парикмахером, берущим по семь долларов за укладку. И большие, сильные, грубого вида мужчины, восхищающиеся ими. Но ни одной женщины в зале не было.

Эд Гроб не был моралистом. Но их сплоченное недоброжелательство ко всем посторонним действовало ему на нервы.

— А ну-ка прекратить все разговоры, — загремел он от входа.

Никто не вымолвил ни слова.

Все до единого человека уставились в свои стаканы так, словно участвовали в состязании на звание лучшей из трех мудрых обезьян: ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не говорить. Состязание проходило в мертвой тишине.

Три бармена протирали стаканы с таким отсутствием усердия и тщательности, что могло бы грозить им всем занесением в черный список союза барменов.

Эд Гроб начал раздувать жабры. Его взгляд угрожающе скользил по лицам посетителей бара, отыскивая кандидата, с которого лучше всего начать. Но все они одинаково замерли в молчании.

— Не пытайтесь втягивать меня в этот негласный договор, — предупредил Эд Гроб. — Мы, дескать, черный народ все заодно.

Кто-то сзади тихонько хихикнул.

Белый коп в униформе, охранявший задний выход, смотрел на Эда с каменным лицом.

Заплатки на лице Эда Гроба начали подергиваться от ярости.

Он сказал в спину парню, сидевшему на первом стуле:

— Ну хорошо, парнишка, начнем с тебя. Откуда они пришли?

Молодой человек, похожий на девушку, продолжал глядеть в свой стакан так, словно был глухонемым. Рассеянный свет в баре придавал его мягкому коричневому лицу выражение глубокой задумчивости. Его люминесцентное серебряное кепи причудливо мерцало словно болотный огонь.

Перед ним стоял высокий стакан с хайболлом из темного рома с полоской гренадина посредине, напиток назывался «Джозефина Бейкер», и молодой человек вглядывался в него столь пристально, что, появись на дне стакана сама Бейкер, совершенно обнаженная, он не смог бы уделить ей большего внимания.

Эд Гроб грубо схватил его за плечо и развернул к себе лицом.

— Куда они ушли? — повторил он скрипучим голосом.

Молодой человек смотрел на него большими карими глазами, которые, казалось, были неспособны понимать что-либо, кроме любви.

— Ушли, сэр? Кто ушел? — прошепелявил он.

С внезапно перекосившимся от гнева лицом Эд Гроб левой рукой сшиб юношу с высокого стула. Тот отлетел к стене, ударился о нее и неподвижно замер.

Все глаза повернулись вслед за ним и вернулись обратно к Эду Гробу. Юноша пострадал не так сильно, как притворялся. Но он счел за лучшее остаться лежать на месте.