Сергей Майоров - Месть Акулы

— А ты что предлагаешь?

— Что тут можно предложить? Только вести себя осторожнее…

— Снежану и Лаки я сам освобожу. Хочу сказать им на прощание несколько слов, надо ведь поддерживать контакт, девчонки ещё пригодятся. Особенно Лаки — интересно с ней по поводу папаши пообщаться. Может быть, подскажет что-нибудь дельное? Целый год прошёл, должны были какие-то мысли появиться. А страх, если был первое время, — притупился. Да и в «тамбовском наезде» на её матушку много неясного. Так что сиди с Маргаритой, не отвлекайся, а с наркотой и бабами я сам всё улажу.

На ходу застёгивая ширинку, из уборной вышел Фадеев:

— Все, Андрюхин, поскакали. Серёга, когда будешь сводочку в главк писать, не забудь про меня. До свидания, милая девушка! — Последние слова Игорь адресовал Тростинкиной, просунув голову в кабинет и во весь рот улыбаясь: — Приятно было с вами познакомиться. Надеюсь, у нас ещё будет повод для встреч.

— Вы что, все уезжаете? — обеспокоилась Рита, тыкая сигаретой в металлическую ножку письменного стола; брызнули искры, несколько горящих крошек табака попали на её светлые джинсы. Рита, ойкнув, стряхнула их ладошкой.

— Когда мы собираемся уезжать, не возникает вопроса, куда мы поедем. Возникает только один вопрос: кто остаётся работать? — переиначил Фадеев пивную рекламу. — Сегодня — самый красивый.

— Волгин, что ли? — Раздавив окурок ботиночком, Тростинкина взялась обеими руками за боковины своего стула и посмотрела на Игоря с любопытством.

— Я считаю, по этому вопросу прений быть не может… Дима! Веди себя достойно.

Акулов и Фадеев распрощались, Сергей зашёл в кабинет. Как выяснилось, за короткий период его отсутствия в поведении подозреваемого произошли изменения. Тростинкина сообщила, что Никита скончался, и Софрон, осмыслив эту новость, счёл за лучшее воздержаться от показаний до тех пор, пока ему не будет предоставлен адвокат. Поскольку защитника, с которым был бы ранее заключён договор, у Дмитрия не было, а по телефону, установленному в кабинете, расслышать что-либо не представлялось возможным, Маргарита ушла звонить из дежурной части, надеясь склонить кого-нибудь из городских «Перри Мэйсонов» потрудиться за государственный счёт.

— Только вряд ли найдётся желающий переться сюда в три часа ночи…

Как только мужчины остались вдвоём, Софрон поднял голову и посмотрел на опера:

— Нельзя было мне сразу сказать, что этот педераст умер?

— Можно. Но я не сказал.

— Теперь мне, значит, сидеть…

— Срок тебе в любом случае корячился в полный рост. Даже если бы я вывесил некролог по поводу смерти Никиты на сцене твоего клуба.

— Обидно. Если бы за дело! Париться «червонец» из-за какого-то козла, который ничего путного в жизни не сделал.

— Не забывай, что он умер. Не ты его рожал, не тебе и жизни лишать.

— Я ведь только проучить его хотел, не убивать. Кто знал, что он сдохнет от пары звиздюлин? А как мне нужно было поступить? Вы бы что сделали на моём месте? Просто бы стояли и смотрели?

Сергей вспомнил обезображенное лицо трупа. Возражать Софрону не стал. Пусть говорит всё, что хочет, убеждает самого себя в случайности происшедшего, капает на мозги следователю и адвокату. Показания свидетелей, следы на месте происшествия, капли крови на одежде — от камеры ему не отвертеться. По поводу того, во сколько лет следует оценить его «подвиг», твёрдого мнения у Волгина не было. Тюрьма не сделает Софронова лучше, но и оставлять его на свободе нельзя. Сегодня под руку подвернулся Никита, завтра крутой Дмитрий наваляет кому-нибудь, кто не даст закурить или наступит в автобусе на ногу. Может, конечно, и не случится такого, и до финиша жизни Софронов доживёт смиренно и тихо, но ставить эксперименты «будет — не будет, убьёт — не убьёт» на живых людях нельзя. Будем считать, что кредит доверия, выданный обществом, Софрон в значительной степени исчерпал.

— Я так и думал, что Лаки меня заложит. Когда в машине песню услышал — прямо током ударило!

— А ты что, вор?

— Нет.

— Так и она не наш осведомитель.

— Мне просто не повезло. Могло ведь получиться наоборот, правда? Мог ведь и Никита меня так ударить, что это я сейчас лежал бы в морге… Я вам про Лаки одну вещь расскажу. Я расскажу, а вы поступите, как нужно. Только закурить сперва дайте, мои кончились, а эти, — Софронов кивнул на тонкую пачку «вирджинии», оставленную Ритой на столе, — для меня слишком слабые.

Волгин протянул коробку «житана» — за последнее время он пристрастился к французским сигаретам, благо деньги, заработанные в течение трёхгодичного пребывания «на гражданке», позволяли баловать себя крепким табаком с ароматом Парижа.