Андрей Воронин - Игра без правил

Совсем маленькую дозу, чтобы хотя бы на время обмануть себя иллюзией тепла и света в этом чужом, холодном мире…

– Ну что, так и будем в гляделки играть? – поинтересовался Кудинов, стряхивая пепел с сигареты в открытое окошко кабины. Он, казалось, плавал за своей стеклянной перегородкой, как диковинная рыбина в аквариуме, а его голос доносился до Комбата словно бы издали и тоже странно плыл, раздваивался, дробился. – Если ты голубой, то я не по этой части. Эй, мужик, да что с тобой?

Рублев вздрогнул и сфокусировал взгляд, пытаясь вспомнить, где он и чего от него хочет незнакомый водитель автобуса. Каждая клеточка тела заходилась голодным криком, и Комбат знал, что этот голод не обманешь никакими слабыми растворами и символическими инъекциями. Его целенаправленно подсаживали на иглу, вводя лошадиные дозы героина, и любая попытка обмануть себя, подсунув пустышку воющему от ломок организму, была бы просто первым шагом к могиле. И то, что ломки теперь были скорее психологическими и почти не напоминали тот кошмар, который он пережил в тире у Подберезского, когда три дня просидел в одиночестве, прикованный наручниками к радиатору парового отопления, не имело ровным счетом никакого значения. Оступиться теперь было так же легко, как и прежде, и даже легче. Победив физическую зависимость, можно было легко уговорить себя, что один раз, одна-единственная доза, вовсе ничего не решит, не изменит…

– Извини, – сказал Борис Рублев Павлу Кудинову, – задумался. Давай выйдем, посидим на травке пару минут. Есть разговор.

Они присели на солнцепеке, но не на травку – земля была все еще слишком сырой для этого, – а на лежавший у дороги большой плоский камень. Камней здесь было множество. Немного дальше, напротив дома тетки Французова, у дороги лежал валун величиной с дом.

Как-то зимой, съезжая с горки на финских санях, Комбат едва не убился об это чудище. Уцелел он, просто спрыгнув в последний момент с санок, которые с лязгом врезались в камень и, отскочив, перевернулись. С тех пор он обходил финские сани стороной, хотя не раз наблюдал, гостя у Французова, как древние старушки, погрузив на прилаженное спереди к крутой дуге санок деревянное сиденьице авоську с пустыми бутылками, ухватившись за дугу руками и толкаясь одной ногой, лихо носились в магазин и обратно на этих штуковинах, напоминавших зимний вариант самоката.

Усмехнувшись воспоминанию, Рублев сорвал травинку и вставил ее в угол рта, сдавив зубами и ощутив на языке сладковатый сок.

– Ведь это ты – Паша Кудинов? – дружелюбно спросил он. Накрывшее его серое облако постепенно рассасывалось, и с каждой минутой ему все легче давалось это дружелюбие и все меньше хотелось отбить голову Кудинову, как горлышко бутылки, одним ударом кулака. – Я хочу, чтобы ты вместе со мной сходил в одно место.

– Сколько? – деловым тоном спросил Кудинов, даже не интересуясь тем, куда, собственно, его приглашают.

– Нисколько, – все с тем же натужным дружелюбием ответил Рублев. – Ты что, дурилка, думаешь, я тебя на дело взять хочу?

– А какого ж хрена тогда тебе от меня надо? – немного отодвигаясь, с опаской спросил Кудинов.

Он попытался встать, но рука Комбата, по-дружески опустившаяся ему на плечо, придавила его к поверхности камня, как тонна кирпича.

– В гости сходим, – сказал Борис Иванович. – Посидим, чайку попьем. Может, хозяйка сто грамм накапает, если вразумительно расскажешь, куда ты ее племянника сплавил.

– Да ты что, мужик, охренел? – пытаясь вырваться, воскликнул Кудинов. – Какой чай? Какой, на хер, племянник?! Я же говорю, я не по этой части! Пусти, козел, рога обломаю!

Он все продолжал дергаться и брыкаться, не в силах поверить, воспринять своим сознанием тот факт, что на свете есть люди, гораздо более сильные, чем он, Паша Кудинов, в минуты веселья любивший на потеху девкам подбрасывать и ловить двадцатичетырехкилограммовые гири и однажды севший в тюрьму на два года просто за то, что не стерпел по пьяному делу, когда на танцах в клубе ему оттоптали ногу, и один-единственный раз двинул обидчика кулаком, в результате чего тот очнулся в больнице.

Комбат, которому наконец надоело это копошение, сжал пальцами плечо Кудинова. Тот охнул и перестал дергаться, болезненно перекосившись и замерев в ожидании слепящего удара прямо по носу, по зубам…

– Рога, говоришь… – задумчиво протянул Комбат, чуть сильнее сжимая плечо. Кудинов снова охнул, но промолчал, боясь усугубить свое и без того незавидное положение. – Про рога мы с тобой поговорим потом, если будет время и желание, а пока расскажи-ка мне, будь добр, что это за история с больницей?