Андрей Воронин - Из любви к искусству

Пытаться открыть Степашке глаза было бесполезно. Самсон отлично помнил, как однажды Батон сказал Степашке, что его жена и дочь просто два паразита, которые не угомонятся, пока не выпьют из него всю кровь. «А когда высосут досуха, – говорил Батон, жестикулируя зажатой в руке бутылкой пива, – вот тогда они вытрут об тебя ноги и пойдут искать, к кому бы еще присосаться.» Степашка пожал плечами, молча взял у Батона бутылку (тот не возражал, решив, что братан просто хочет глоточек пива), коротко размахнулся и разбил бутылку вдребезги о голову Батона. С тех пор Батон ходил со шрамом на лбу и избегал общаться со Степашкой.

Но Батон был прав, как бы ни относился к этому сам Степашка. Лучшим доказательством его правоты служило то, что Степашка постоянно нуждался в деньгах, хотя очень редко кутил, сторонился казино и вообще азартных игр, а одевался так, что над ним уже давно перестали даже подшучивать по этому поводу. Самсон и Борис решили, что двухсот долларов – по сотне с носа – будет вполне достаточно для того, чтобы подвигнуть Степашку на участие в задуманном ими мероприятии.

Как и ожидалось, Степашка поначалу заколебался, но, когда Самсон похрустел перед его лицом двумя новенькими портретами президента Франклина, от колебаний не осталось и следа. Тем более что, как объяснил ему Борис, ничего особенного от него не требовалось.

Втроем они подъехали на платную стоянку и сменили приметную красную «девятку» Самсона на незнакомую Дорогину «мазду» Степашки. То, что «мазда» оказалась на стоянке, можно было считать чудом: супруга Степашки, которую все, кроме ее мужа, за глаза называли клопихой, никогда не скрывала своего отвращения к общественному транспорту. Сегодня она не взяла машину только потому, что накануне помяла переднее крыло и разбила подфарник. Поврежденный автомобиль нанес бы непоправимый урон ее тщательно создаваемому имиджу респектабельной дамы. Зато Степашка в своих растоптанных кроссовках, линялых джинсах и обтерханной замшевой курточке никак не тянул на респектабельного господина, чем и остался в данном случае весьма доволен.

Чижик и Каланча все еще не подавали признаков жизни, и приятели отправились в Клин. Самсона всю дорогу терзали нехорошие предчувствия, и даже тяжесть лежавшего за пазухой пистолета на сей раз не успокаивала: один раз они уже пытались угрожать Дорогину пистолетом. Где он теперь, этот пистолет? То-то и оно, что у Дорогина… Впрочем, Самсон не подавал виду, что боится Муму, по той простой причине, что Петровича он боялся сильнее.

Борис всю дорогу развлекался тем, что пускал солнечных зайчиков отполированным лезвием своего охотничьего ножа, безумно раздражая этим Самсона. Нож этот был, по словам Бориса, изготовлен по индивидуальному чертежу из какой-то особенной стали и мог Перерубить любое другое лезвие пополам. Нож и вправду был хорош: длинный, широкий, с хищно вытянутым вперед и вверх острым, как игла, кончиком, с зазубринами на спинке и, разумеется, с желобком для стока крови, который Борис именовал неприятным словечком «кровоспуск». Но насчет стали и индивидуального чертежа Борис беззастенчиво врал: Самсону было хорошо известно, что Борис выиграл нож у Клеща в «железку», а Клещ в свое время купил его по дешевке у зека, который выточил этот тесак чуть ли не из автомобильной рессоры.

Когда они наконец отыскали на некотором удалении от города просторный особняк, солнце уже опустилось за лес и начало понемногу смеркаться. Никакого плана на тот случай, если Дорогин окажется дома, у них не было, и Самсон вздохнул с огромным облегчением, когда увидел, что все окна огромного дома темны, несмотря на сгущающиеся сумерки. Перспектива втроем штурмовать эту крепость Самсону ничуть не улыбалась.

– Может, подождем хозяина внутри? – предложил легкомысленный Борис.

– Дверь ломать придется, – опередив Самсона, ответил Степашка. – Или окно. А если хата на сигнализации? От ментов отстреливаться будем? Я вам, конечно, не указ, но сам за двести тугриков под ментовские автоматы не полезу. Мне бабки нужны, но не до такой степени. Вернуть вам баксы?

– Ладно, – проворчал Борис, – чего ты завелся? Не хочешь – не надо. Разворачивай свою телегу. Сделаем, как договорились.

Степашка развернулся, зацепив колесами обочину и подняв облако пыли. Самсон обернулся и посмотрел на дом. Дом был чертовски хорош. Кто бы мог подумать, что такой невзрачный и никому не известный тип живет в таких хоромах! Или он чей-нибудь телохранитель, а Белкиной помогал в рамках художественной самодеятельности?