Андрей Воронин - Кровавый путь

– Вот вернемся и сходим, берлогу я уже нашел.

– А чего не сказал об этом?

– Некогда было. Я хотел все обстоятельно разведать, прикинуть что к чему.

– Далеко от избушки?

– Километров тридцать – тридцать пять.

– И что, все по сопкам?

– Можно по реке немного проплыть, а потом все равно придется идти.

– Большой медведь? – спросил Комбат, никогда ранее не участвовавший в подобной охоте.

– Думаю, что большой.

– Ну, какой большой?

– Такой, как Андрюша, если на него надеть тулуп овчиной наружу.

Комбат расхохотался, представив себе Подберезского в вывороченном тулупе.

– А он страшный? Кусается?

– Кусается, кусается… Медведь, Иваныч, зверь опасный и шуток не любит. Все надо делать обстоятельно, прежде чем к нему в гости идти.

– А ты ходил раньше на медведя?

– Ходил. Еще пацаном с отцом ходил. А вот мой дед, – Гриша Бурлаков явно приободрился и оживился: все, что было связано с тайгой, с промыслом, охотой, его всегда возбуждало и рассказы из него сыпались, как орехи из порванного мешка. – Так вот, мой дед по матери трех медведей завалил. Это, правда, было еще до войны. Ух, и здоровый же был мужик! Правда, я его не видел, мать рассказывала. Сам был невысокий, широкоплечий, но медведя мог завалить. Только ему не повезло, медведь ему лапой лицо разодрал.

– Как?

– Ну, как раздирают лицо когтями… Ты что, Иваныч, представить этого не можешь? Почти все волосы содрал. Но дед изловчился и всадил ему нож в глотку. Я еще тот нож видел, мальчишкой с ним играл. Нож будь здоров, ручка из кости, лезвие каленое, сантиметров где-то пятьдесят.

– И что с твоим дедом стало?

– Ничего с ним не стало. Помер мой дед в пятьдесят третьем году, а дожил, слава богу, до семидесяти лет.

– Да, мужики здесь здоровые.

– Да нет, здесь не очень. Там, на Урале, покруче люди, а здесь народ мелкий. Больше из каторжников, еще с царских времен. Селились здесь, когда их на свободу отпускали, да и высланных много. Тоже оставались здесь. В общем, народ здесь не шибко крупный. На Урале – там покруче, есть такие мужики, что и тебя, Иваныч, завалят.

– Нет, ты знаешь, Гриша, медведя твоего я боюсь и на охоту, наверное, не пойду.

– Эй, Андрюха, слышишь, – рассмеялся Бурлаков, – Комбат от охоты отказывается, медведя испугался.

– Это Комбат-то медведя испугался? Ты видел бы, Гриша, что он под Калининградом в затопленном заводе сделал!

– А что он там сделал? Как он там оказался?

– Это длинная история. Попроси Иваныча, пусть сам расскажет.

– Иваныч, что там было?

– Ничего там не было, слушай ты его.

– Поверишь, Гриша, наш Комбат завалил огромную обезьяну.

– Обезьяну? – изумлению Бурлакова не было предела. Его глаза выпучились, а рот растянулся в улыбке. – Серьезно, что ли, Иваныч, обезьяну убил?

– Там не только обезьяна… В общем, было дело.

– Что за обезьяна? – не унимался Бурлаков, время от времени поворачивая руль, направляя лодку по центру реки и стараясь не наткнуться на льдины, которые иногда появлялись прямо перед лодкой.

– Орангутанг, огромный, ну, наверное, как твой медведь.

– Орангутанг? – усомнился Бурлаков.

– Орангутанг. Я на него взглянуть боялся, страшная скотина, – сказал Подберезский. – Потом фонарем посветили, Гриша, так у него лапы… Он твою руку сломал бы, Бурлак, как палочку от пионерского барабана.

– Ни хрена себе! – изумился Бурлаков. – А чего ты мне об этом не рассказывал?

– Иваныч просил никому не говорить, вот я и не рассказывал.

– Тогда чего он медведя боится? Обезьяну уделал и с медведем, думаю, справится.

– Хватит вам подкалывать! – добродушно пробурчал Рублев. – Разговорились черт знает о чем. Не боюсь я твоего медведя.

– Ясное дело не боишься, просто цену себе, Иваныч, набиваешь. Думаю, ты медведя рогатиной смог бы завалить.

– Ну, уж, Гриша, нет! Рогатиной, пожалуйста, сам вали. Только чтобы потом мишка тебе морду не разодрал, как твоему деду, царство ему небесное.

– Разговоры какие-то у вас пошли, – связанные беглые заключенные странно поглядывали на этих троих мужчин, таких непохожих на всех тех, с кем им приходилось до этого сталкиваться. Военные, не военные, охотники, не охотники…

– Слушайте, а вы что, служили вместе? – спросил Сема, взглянув на Бурлакова, как на самого разговорчивого.

– Служили, служили.

– И что, он у вас командиром был?

– Был, есть и будет, – сказал Подберезский. – Правду я говорю, Иваныч?

– Да пошел ты, Андрюха! Никакой теперь я вам не командир. Так, друг, если хочешь.