Андрей Воронин - Ордер на возмездие

Толстошеев запер дверь на ключ и через калитку вышел прямо в лес. Дом его стоял на самом краю дачного кооператива, как любил хвалиться Толстошеев, «мой дом стоит в лесу». На самом же деле дом располагался вплотную к лесу. За сетчатым забором, увитым плющом и диким виноградом, начинался крутой холм, склон которого густо порос кустами малинника и молодым сосняком. Мужчины шли по узкой тропинке, засыпанной хвоей и сухими листьями.

– Ты что, Матвей, по сторонам оглядываешься, будто боишься?

– Удивляюсь я, Данила, народ здесь живет совсем не бедный.

– Это точно.

– А каждое утро ходят с палочками, грибы ковыряют, словно жрать им нечего.

– Это они для удовольствия.. Ты-то не ходишь?

– Мне все некогда, – ответил Толстошеев, – не до грибов.

– А рыбу ловишь?

– Рыбу ловлю, но не один, а с хорошим знакомым, с партнером. Я ее поймаю и даже домой не несу. У сторожа котов дюжина живет, так они ее и с хвостами и с головами жрут, аж хруст идет.

Данила улыбнулся:

– Куда мы идем? И о чем ты со мной потолковать хотел?

– Дело серьезное, то, о котором я с тобой поговорить хочу. Вот болтаешься ты туда-сюда, никак чем-нибудь солидным не займешься.

– Чем это я, по-твоему, должен заняться? Дай дело, я его делать буду, отведи участок.

– Я не про работу, я про большое дело.

Данила насторожился и заинтересовался. Он понимал, если Толстошеев предлагает, значит, что-то серьезное, а самое главное, денежное, но скорее всего, грязное.

– Так что ты там сделал?

– Сделал все как следует, – мгновенно поняв, куда клонит Матвей, ответил Утюгов. – Две дырки в голове, руки связал на всякий случай. Пусть думают, что к чему. А на голову мешок целлофановый натянул.

– Зачем?

– Такие детали с толку следователей сбивают. Будут сидеть и думать, какого черта его связали, зачем мешок на голову натянули, и что было вначале – пулю ему в голову пустили, а затем связали или наоборот. Вот на это и уйдет основное время.

– Хитер ты, Данила!

– Что мне остается? Я знаю, преступление или сразу раскроют по горячим следам, или вообще – никогда.

– Лучше бы никогда, – хихикнул, откидывая ногой с дорожки сосновую шишку Толстошеев.

– Ствол привез?

– Конечно, – не дожидаясь просьбы, Утюг вытащил из внутреннего кармана куртки пистолет с коротким глушителем и как нож за лезвие подал его, держа за ствол, Толстошееву.

Тот взял пистолет, вполне профессионально выщелкнул обойму, в которой еще оставались патроны.

– Патроны себе возьмешь или отдашь с ним?

– На хрена они мне?

– Я тоже так думаю.

Толстошеев вогнал обойму в рукоятку и небрежно сунул пистолет в глубокий карман плаща.

– Какое ты мне, Матвей, дело предложить хочешь?

– Не спеши, я думаю.

Так они и брели, оглядываясь по сторонам, вдыхая влажный, свежий лесной воздух. Лес кончился внезапно, его словно обрезало неширокое, гладко заасфальтированное шоссе с яркой, недавно нанесенной разметкой.

– Вот же, сволочи, – проговорил Утюгов, – если шоссе к министерским дачам ведет, так на нем порядок, словно на американской магистрали.

– Ты что, в Америке бывал?

– Бывал, на соревнования ездили. Я тогда четвертое место занял, а потом все в тартарары покатилось.

– Я тебе кое-что показать хочу.

– Природы я уже насмотрелся.

– Нет, – покачал головой Толстошеев, – это с новым делом связано. Не пожалеешь. Я тебя с одним мужиком познакомлю, не пожалеешь. Будете на пару работать.

Утюгов с сомнением смотрел на открывавшийся перед ним пейзаж. Идиллия кончилась, за шоссе начиналась развороченная земля – вечная стройка. Дымили трубами два асфальтобетонных завода, дым шел черный.

И Утюгов поймал себя на мысли:

«Странно, почему небо над этими заводиками еще не почернело, а продолжает сиять голубизной?»

– Мы так не договаривались, – пробурчал Утюгов, но, тем не менее, продолжал идти рядом с Матвеем. – Я с тобой готов работать, а с кем-то другим, с непроверенным…

– Человек проверенный, не хуже тебя, – хихикнул Толстошеев, спускаясь в заросшую травой канаву.

– Место ты нашел гиблое.

– Чем более гиблое место, тем спокойнее, – отвечал Толстошеев. Он специально шел первым, чтобы не вызывать у Данилы подозрений.

– Дело-то хоть какое?

– Денежное.

– Это я уже слышал.

– Не торопи, не гони коней. Не хочешь рисковать, давай о деле с мужиком пока говорить не станем. Посидим с ним, покалякаем, ты к нему присмотришься, поймешь, чем он дышит. У тебя же глаз, словно алмаз, ты сразу людей распознаешь.