Андрей Воронин - За свои слова ответишь

Брань и ругательства, срывающиеся с разбитых губ Рублева, действовали на него, как уколы обезболивающего.

Появлялась злость, а боль уходила на другой план, куда-то в глубину. Ярость захлестывала Комбата. Он прекрасно понимал, слава Богу, жизненный опыт огромный, доводилось бывать во всяких переделках, порой в таких, выбраться из которых живым шансов не оставалось.

«Нет, ярость плохой советчик, а злость, как правило, подсказывает никчемные решения. Надо успокоиться, развеселиться. Но разве можно развеселиться, если ты заточен в каменную толстостенную яму с низкими бетонными сводами, если ты за железной дверью, такой мощной, что ее снаряд навряд ли пробьет? Даже каталку, которой можно было попробовать высадить дверь, забрали… Ну, успокойся», – сам себе сказал Комбат и несколько раз взмахнул руками.

Как ни странно, дышалось в этом подвале легко, воздух хоть и был сырым и холодным, но довольно чистым.

«Значит, есть какие-то вентиляционные штреки, по которым воздух поступает сюда. А может, я не в подвале? – тут же мелькнула мысль. – Тогда где?»

Комбат обошел свою камеру, несильно постукивая кулаком по стенам. Звук везде были одинаковым, лишь вверху, в правом углу, напротив железной двери, удар отозвался глухо, подсказывая, что за слоем бетона пустота. Вверху стояла решетка, толстая, ржавая, несколько раз перекрашенная, а затем опять основательно проржавевшая. Но до решетки еще следовало дотянуться.

Комбат приподнялся на цыпочки, приложил ладонь.

Рукой он почувствовал, что свежий воздух идет именно из-за решетки.

"Ну вот, хоть воздух есть, кислород поступает. Все-таки не на затонувшей подводной лодке нахожусь, двигатели которой отключены, а кислорода нет ни глотка. Если есть воздух, жить можно, – успокаивал себя Рублев. – Так, так, – говорил он, а в голове постоянно крутились фамилия и имя:

– Валерий Грязнов… Валерий Грязнов.., ладно, об этом мерзавце лучше не думать. Судя по всему, меня отсюда он не выпустит, а проситься, унижаться, вымаливать себе жизнь и свободу я не стану, это не в моих правилах. Свободу я завоюю, даже ценой собственной жизни."

И тут же, как короткий, сильный удар током, мелькнула следующая мысль:

"Да к черту мою свободу, к черту мою жизнь! Здесь же где-то ребенок, здесь где-то Сергей Никитин! Вот чью жизнь надо спасать, вот за чью свободу надо бороться! А я что, я видел жизнь, немного пожил.

– Да ладно тебе, – сам себя одернул Комбат, – рассуждаешь, как какой-то древний старик, находящийся в маразме. Спокойнее, спокойнее, лучше ничего обо всем этом не думать, а решай, как отсюда выбираться."

Рублев подошел и трижды кулаком ударил в дверь.

Гулкое эхо покатилось по длинному коридору. Комбат слышал раскаты и отголоски своих ударов, они летели и возвращались. Дверь даже ни на миллиметр не подалась вперед.

Ручки изнутри на двери не было, плоский металл, ровный, гладкий, выкрашенный в мерзкий коричневый цвет.

– Сволочи! Сволочи!

Ни на двери, ни на стенах не было ни надписи, ни царапины.

– Эй! Эй! – крикнул Рублев, стоя напротив двери.

Ни одного постороннего звука, который мог бы подсказать, что здесь рядом где-то есть живая душа.

"Блин, даже крыс и мышей нет в этом каменном мешке!

А зачем тебе крысы, – тут же ухмыльнулся Комбат, – что, с ними тебе будет веселее? Если они начнут грызть твои ноги, тебя это порадует? Нет, – сам себе сказал Комбат, – нет крыс, и не надо. Хотя, судя по всему, крыс здесь хватает, этих гнусных тварей полно. Всех их надо убивать, они достойны смерти, хотя, как всякая тварь, хотят жить. Ну, ну."

Комбат и изо всей силы ногой саданул в дверь. Эхо разнеслось по коридорам и вернулось. Сотрясение воздуха, и больше ничего.

«Была бы граната– тут же Рублев улыбнулся. – К черту граната! Какая граната может сковырнуть эту дверь, которая, кроме всего прочего, открывалась вовнутрь, а не наружу, даже дернуть не за что. Хорошо придумали, мерзавцы, этот опыт надо учесть. Ну, Грязнов, ты соответствуешь своей фамилии, я это давно знал. И не думай, я не раскаиваюсь, что выгнал тебя из армии, и жалею, что не упрятал тебя за решетку, хотя такая тварь, как ты, вышла бы из тюрьмы живой и невредимой. Лучше бы я тебя пристрелил где-нибудь там, в горах Афгана, пристрелил и отправил гроб в Россию на страшном вертолете. И пусть бы лучше все думали, что ты герой, погибший за…»

А вот за что погибали герои в Афганистане, думать Комбату и вспоминать не хотелось. Он проклял в душе ту войну, страшную и бессмысленную, войну, которая не принесла ничего хорошего, а лишь забрала столько жизней афганских, и русских.