Андрей Воронин - Закон против тебя

Было часа четыре утра, никак не больше.

Стоявший возле него тщедушный мужичонка, одетый в какие-то невообразимые обноски, среди которых Баклан с удивлением заметил застиранную юбку из пестрого ситца, в последний раз тряхнул его за плечо и отпустил.

– Вставай, солдатик, – немного шепелявя, сказал он, – На работу пора.

Баклан непроизвольно вздрогнул, спросонья решив, что его каким-то недобрым ветром занесло обратно в бункер Черемиса, но тут же вспомнил вчерашний день и немного успокоился. Мужичонка в женской юбке между тем сходил куда-то, шаркая по полу разбитыми полуботинками, из которых торчали голые и грязные безволосые ноги, и вернулся, неся в одной руке большую жестяную кружку. Над кружкой поднимался горячий пар, в комнате сразу запахло дешевым растворимым кофе. В другой руке мужичонка держал основательный бутерброд с вареной колбасой.

– Завтрак, – объявил он. – Рубай по-быстрому, скоро машина подойдет.

– Какая машина? – осторожно принимая кружку и бутерброд, спросил Баклан.

– Это когда как, – ответил его странный собеседник. – Когда «рафик» подгонят, когда «уазик», а бывает, что и «мерседес». Не лимузин, ясное дело, а микроавтобус. На лимузинах они сами раскатывают… Но, ежели по мне, и микроавтобус получше, чем до метро пешкодралить…

– До метро? – переспросил Баклан. – А при чем тут метро?

– Ну, может, и не до метро, а до перекрестка какого-нибудь. Это уж куда поставят… Только у метро все-таки получше. На перекрестке шум, машины дымят, и от солнца не спрячешься. А у метро хорошо.

Можно в тенечек забиться, где попрохладнее. А зимой, наоборот, из дверей теплом тянет…

– А зачем мне стоять у метро? – снова удивился Баклан.

Теперь удивился его собеседник, – Как это – зачем? Работа такая.

– Да какая работа? Что делать-то надо?

– А ты не знаешь, что ли? Ох-хо-хо… Ничего, узнаешь. Работа непыльная, пупок не надорвешь. Не горюй солдатик, привыкнешь. Все привыкают, и ты привыкнешь…

Он удалился, вздыхая и шаркая полуоторванными подошвами. Баклан несколько раз окликнул его, но мужичонка не отозвался. Тогда Баклан спустил ноги на пол, чтобы было удобнее сидеть, и автоматически отхлебнул из кружки. Кофе оказался именно таким, как он и ожидал, – горячим, отвратительным и чересчур сладким. Бутерброду тоже было далеко до индюшачьей ножки, которой угощала его накануне тетка Тамара, но по сравнению с баландой, которую подавали во владениях Черемиса, это была пища богов.

Он стал жевать, время от времени прихлебывая из кружки и окончательно просыпаясь. Постепенно вчерашний разговор с Тамарой, которая, по ее собственному признанию, не была настоящей цыганкой, но воспитывалась в таборе, всплыл в его памяти со всеми подробностями.

– ..Интересная рука, – сказала Тамара, водя по его ладони грязноватым пальцем. – Ох, непростая.

И судьба у тебя, парень, непростая, как твоя ладонь. – В ее голосе проступали певучие интонации базарной гадалки, и Баклан с трудом сдержал смех, готовый вырваться из груди. В конце концов, эта женщина отбила его у сержанта Ерохина, а потом накормила его до отвала, так что хихикать и тем более вырываться сейчас было бы просто невежливо. Кроме того, в глубине души он надеялся на чудо. А вдруг Тамаре удастся разглядеть на его ладони что-то такое, что поможет ему вернуться к себе самому?

– Много людей тебе зла желают, – продолжала между тем Тамара, – но есть и такие, которые за тебя молятся. В доме твоем тебя похоронили, но там, откуда ты ушел, о тебе помнят, могилу тебе роют… Скажи, что неверно говорю!

– Не знаю, – солгал Баклан, – Может, и верно.

Ничего не помню.

– А в Москву зачем идешь?

Голос у Тамары вдруг стал деловым, почти жестким, и Баклан про себя удивился такому перепаду. Он засунул за щеку остаток бутерброда с ветчиной, старательно прожевал, сглотнул и только после этого пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Русские люди вечно со своими проблемами в Москву тянутся, как будто там легче… Говорят, есть такая программа на телевидении, которая занимается розыском людей. Попробую обратиться к ним…

– Да, – сказала Тамара, – это ты молодец. Здорово придумал. Одежда на тебе с чужого плеча, все лицо в синяках, на рукаве кровь… Помнишь, не помнишь – неважно это, солдатик. Те, от кого ты ушел, про тебя не забыли. Вот сядут они к телевизору, а там твое лицо – на всю страну. А ты им и говоришь: помогите, мол, люди добрые, не могу вспомнить, кто я да что я… Они тебе помогут, можешь не сомневаться. Может, перед смертью и скажут, как тебя на самом деле звали. Перед твоей смертью, конечно. Чтобы это предсказать, никакого гадания не надо.