Андрей Воронин - Ночной дозор

Кровь, тогда вызывавшая тошноту, казалась чисто бутафорской, а налетчики с автоматами наперевес — актерами.

Двигая карточки. Катя восстанавливала последовательность событий, нескромно восхищаясь своим мастерством. Вроде бы, и случайно нажимала на кнопку, ничего не соображая от ужаса, но все снимки мало того, что были четкими, но и идеально откадрированными. Их можно было приводить в качестве учебного пособия по композиции для начинающих фоторепортеров.

— Интересно, интересно, — бормотала она, выкладывая снимки змейкой. — Вот налетчики стреляют по крыльцу, вот один из них разворачивается и палит по окнам. А вот и совсем уникальный кадр, такое впечатление, что он целится прямо в меня. Почему тогда не выстрелил?

И тут она вспомнила. Выстрел все-таки прозвучал, пуля вспорола зонтик. «Вовремя я тогда прижалась к асфальту».

Лишь пару снимков оказались немного смазанными,. но это только придавало им динамику.

«За такой репортаж можно озолотиться, — подумала Катя, — а можно потерять голову».

Наконец она перешла к той части снимков, которые предшествовали стрельбе, которые она делала в спокойной обстановке, когда прохаживалась по набережной. «А вот и мой ухажер. Вот же идиотская рожа! И подкараулила же я его. Кретин, точно, кретин'»

И тут Катя вздрогнула. Ее словно ударило током.

Карточка выпала из пальцев. В углу снимка был белый «Опель», возле него стояли трое рослых мужчин. "Ох, ты!

Да это же вы, голубчики! Вот это надо увеличить. Хотя нет, может, простое совпадение — трое стоят у машины.

«Опель» — то точно бандитский, но, может, они просто прохожие? Одежда все-таки не та, что в момент нападения".

Но тут наметанным глазом фотографа она определила, что другими на снимках были лишь куртки, а обувь и брюки те же самые.

— Так, так, сейчас…

Она заправила пленку в фотоувеличитель, поменяла оптику, погасила свет и принялась поворачивать рычаг до тех пор, пока фотоувеличитель не уперся в верхний край штатива.

— Вот так-то будет лучше.

Катя принялась улавливать в рамку для фотобумаги троих мужчин, стоящих у «Опеля», самый старший из них — седой, держал в пальцах у самого живота и изучал какую то коробочку, как показалось сперва Кате. — спички.

«Все-таки, „Кодак“ — фирма хорошая, тут уж ничего не скажешь. Можно увеличивать почти до бесконечности, а изображение остается четким. Зря я на „Кодак“ ругалась, хорошая фирма!»

Она напечатала два снимка, а затем сравнила их. Да, это были те самые люди, те же трое мужчин. На снимке были отчетливо видны их лица.

— Ну, вот и попались! — произнесла Ершова, причем таким тоном, каким произносит следователь. — Попались, и уже не отвертитесь!

И тут же сама себя одернула: "Что я несу, околесицу какую-то? Кого я собираюсь ловить, кого собираюсь сажать? Мне о своей жизни надо думать, а не о бандитах. Да если они прознают, что их кто-то сфотографировал, они меня выковыряют из любой щели. Так дятел выковыривает червя из-под коры толстого дуба, куда бы он ни зашился.

Выковыряют и склюют вместе с негативами, позитивами и всей прочей дребеденью. Надо…"

— Что надо? — тут же спросила она себя, быстро пряча все фотографии в сумку. Лишь два последних мокрых снимка она засунула в глянцеватель и поставила регулятор нагрева на максимум, но барабан был уже и так раскален. В это время в дверь постучали.

— Сейчас, сейчас! У меня бумага открыта — засветится! — громко, отбежав от двери, крикнула Катя. — Я не могу открыть!

— В коридоре темно, я в щель просочусь, — это был голос Эдика.

— Погоди, Эдик, погоди…

Катя собрала все со стола, свернула пленки, засунула их на самое дно сумки. И тут же бросилась проверять, те ли пленки она спрятала или, может быть, случайно прихватила чужие. Негативы были те, и она с облегчением вздохнула. Глянцеватель выплюнул фотографии. Катя подождала, посмотрела на сверкающий барабан, не осталось ли на нем случайно чего-нибудь. Барабан был чист.

— Слава богу! — Ершова защелкнула сумку, затем подошла к двери и повернула ключ. Ремешок сумки она намотала на руку.

— Это я!

— Я так и поняла.

— Извини, конечно. У меня тут есть для тебя хороший коньяк.

— Знаю.

— Откуда?

— Твоя подруга сказала.

— Какая она моя? Она уже там с кем-то другим. Это ее дело.

— Она тебя пробросила, так ты решил со мной коньяку выпить?

— Да. Я решил с тобой выпить. Когда же еще такое случится? Буду теперь всем хвалиться, что с самой Ершовой коньяк пил, да еще в своей лаборатории. Ну, что, напечатала?