Андрей Воронин - Ночной дозор

— А я-то сижу в своей конуре. У меня тут ни дня, ни ночи — улица Красных фонарей.

— Вот, я и вижу, что улица Красных фонарей, — Катя посмотрела на девицу. Та под ее пристальным взглядом почувствовала себя неловко и принялась обтягивать короткую юбку. — Кофе, пожалуйста, сварите.

Девушке польстило, что такая важная гостья, как Ершова, обратилась к ней на «вы»:

— Сейчас посмотрю. Водки — это не проблема, а вот кофе…

— Кофе у меня там, в сейфе, вместе с объективами, — Эдик с готовностью принялся помогать девице.

Он достал из сейфа картонный цилиндр, заклеенный скотчем, на котором было написано фломастером «Не проявленные пленки».

— Я специально так держу, чтобы никто не залез. А то, ты же знаешь наших, они пьют все, что можно проглотить, и трахают все, что шевелится.

— Да, да, знаю. Но меня сейчас интересуют работа и кофе Воткни глянцеватель, пусть прогреется Вспыхнули лампочки, тихо загудел электромотор, и зеркальный барабан, вздрогнув, медленно провернулся.

— А теперь пошли все вон, — не отрывая взгляда от рамки под фотоувеличителем, произнесла Катя. — Через час я освобожусь, скажи, чтобы никто не заходил.

Эдик даже не пытался просить остаться и посмотреть, как работает Ершова. Он понимал, что это святое, что-то сродни священнодействию, молитве, медитации. Он на цыпочках двинулся к выходу и поволок за собой любопытную девицу.

— Когда принесете кофе, постучите три раза, — сказала Катя, уже раскрывая сумочку и доставая конверт с пленками.

Замок в двери щелкнул, и Катя осталась одна. Издалека доносилась музыка, временами кто-то с топотом проносился мимо двери. Пару раз в дверь стучали, но она даже не отзывалась, знала девица постучит трижды и сделает это деликатно. На все остальные звуки можно не реагировать, это всего лишь шум, толкотня, простая суета сует.

Пленка развернулась в пальцах Кати. Она уже помнила, где какой кадр. Решила напечатать все по одному: сперва «контрольки» небольшого размера, а затем уже определить, какие снимки более ценные.

Она сама удивлялась себе, тому, что совсем не волнуется. Она вновь сделалась холодным профессионалом, который выполняет свою работу — без эмоций, без страха, без злорадства, спокойно и четко, как хирург, который абсолютно не переживает за пациента и видит перед собой не человека, а лишь сплетение нервов, суставы, рану, перехваченные зажимами сосуды.

Через полчаса из-под барабана глянцевателя уже выпадали готовые фотокарточки, небольшие, девять на двенадцать. Катя спрятала в ящик стола фотобумагу и зажгла яркий свет, который здесь не горел уже, наверное, несколько лет. При таком освещении сразу же стало видно все убожество фотолаборатории: грязные, хоть и облицованные кафелем стены, неподметенный пол, на котором валялись еще прошлогодние осенние листья, по углам ютились окурки.

«Вот сейчас хорошо бы попить кофе», — подумала Катя.

Тут же, что еще раз подтвердило сегодняшнее ее везение, раздался стук в дверь, осторожный и деликатный Стучали трижды.

— Я не могла принести раньше, меня заставляли пить, держали за руки, — принялась извиняться девица.

Катя настолько расчувствовалась, что даже разрешила девушке переступить порог фотолаборатории и сказала:

— Оставьте все здесь, и большое вам спасибо. Можете идти пить дальше.

— Вас там вспоминали.

— Кто?

— Миша.

— Толстяк? — переспросила Катя.

— Да, он самый. Бегает по всей редакции, спрашивает, кто вас увел. И говорит, что на вас положил глаз.

— Скажи, что я на него положила…

Девушка засмеялась:

— Я именно так ему и сказала. Я же сразу вижу, кто он и кто вы.

Катя не возгордилась.

— Я уже всем обеспечена.

— Может, вам выпить принести?

— Только когда закончу работу.

— У Эдика тут есть хороший коньяк, — заговорщицки подмигнула девушка, — он его не каждому предлагает. Ему азербайджанцы подарили за какие-то фотографии — Потом мы выпьем.

Девушке явно хотелось посмотреть, что же тут печатает Катя. Она даже пару раз пыталась вынырнуть у нее из-за плеча, чтобы заглянуть на лоток глянцевателя. Но Ершова уже успела все убрать и спрятать, а новая партия снимков еще была не готова.

Девушка ушла. Катя уселась перед низким столиком, пристроив на его угол большую чашку с горячим ароматным кофе. Снимки она разложила, как карты для пасьянса и, вооружившись огромной линзой в самодельной оправе, принялась их разглядывать.

Происшедшее хоть и казалось ей сейчас далеким, но не успело стереться из памяти и, как понимала Катя, вряд ли когда-нибудь сотрется. Она помнила каждый момент, запечатленный на снимках. Только теперь все это выглядело не так страшно.