Андрей Воронин - Большая игра Слепого

С этим открытием полковник Синицын направился к генералу Потапчуку и вкратце изложил свои соображения.

– Вот это уже больше похоже на правду.

Генерал тер пальцами виски, проклиная и кофе, и свой возраст, которые наградили его головокружением.

Наконец он решил, что клин клином выбивают, и закурил.

– Но это всего лишь возможный вариант.

– Самый реальный. Кого там могли заинтересовать наши финансовые дела, как ты думаешь?

– Федор Филиппович, у меня у самого голова идет кругом и хочется ответить – кого угодно. Но это же не ответ, вы сами понимаете.

– Наведайся, Синицын, в лицей и аккуратненько попробуй разузнать. А там будем действовать по обстоятельствам.

– Ничего другого не остается.

– Веселое утешение.

– Могу идти?

– Да, больше тебе здесь торчать незачем. Выспись хорошенько и завтра займись нашим делом. Только аккуратно, не светись. Придумай какую-нибудь легенду, чтобы в случае чего было куда отступать.

– Всего хорошего, – полковник Синицын устало поднялся и вышел из кабинета.

«Кофе угостил бы, – подумал он. – Хотя нет, от начальства лучше никаких подношений не принимать, будь то премия или чашка кофе, потом всю жизнь будут помнить, что ты им обязан. Правда, если честно, с генералом Потапчуком мне повезло. Мужик он справедливый и разумный, из тех, кто не боится оформлять бумаги задним числом. Сперва дело, потом протоколы».

Призывник Купреев хоть и лег поздно, но проснулся рано. Ему не терпелось избавиться от толстой стопки корешков повесток. Как-никак, носить с собой чужие радость и горе не хочется никому, да и самому лучше быть чистым перед военкоматом. Он честно заслужил себе отсрочку от армии и мог вздохнуть спокойно.

Аккуратный трехэтажный кубик здания военкомата стоял в переулке, абсолютно безлюдном в это время – в девять часов утра. Рабочая публика уже разъехалась по предприятиям, а занятая бизнесом только готовилась сесть за завтрак. День выдался до омерзения непогожим, солнце скрывалось за тремя слоями облаков, накрапывал мелкий всепроницающий дождь. Словно побитые молью, искрошенные бетонные бордюры возле военкомата густо покрывала белая и черная краска.

Дежурная на входе сперва не хотела пропускать Купреева в военкомат, так как на руках у него не оказалось никаких документов, но, увидев корешки, сообразила, что к чему, – ссориться с комиссаром ей не хотелось. Стены вестибюлей представляли живописное зрелище – видимо, военные прихватили пару студентов-художников, у которых в учебном заведении не было военной кафедры, и, расплатившись с ними отсрочкой, заставили изобразить на стенах несколько батальных сцен: танковая атака, самолеты, заходящие для бомбометания, и вертолеты в горах Афганистана, а может быть, и Кавказа. Тех, кого бомбят, видно не было: все ущелья покрывал очень удобный и быстрый в исполнении дым. Видно, ребята работали на совесть, стараясь угодить заказчику.

«За деньги такой отдачи от художника не добьешься», – подумал Купреев и шагнул в приемную военного комиссара.

Машинистка сидела за письменным столом, нахально расставив ноги. Ее тугая грудь, как подошедшее дрожжевое тесто, пыталась вырваться на волю из тесной кофточки. Купреев посмотрел на основательную дверь, ведущую в кабинет, и спросил:

– На месте?

Девушка лениво прошлась взглядом по всей фигуре Купреева и задумалась, быть ли ей улыбчиво-мягкой или же напустить на себя по-военному строгий вид.

– А что у вас, собственно, за дело, товарищ призывник?

– Повестки вчера дали разносить, корешки пришел отдать.

– С этим только к самому.

Как ни пыжился Купреев, все равно колени противно задрожали, когда он переступил порог кабинета.

– Здорово, боец!

Купреев хотел сказать «здравствуйте», но вспомнил, что следует говорить «здравия желаю», и выдавил из себя что-то среднее между «здрав», «те» и «лаю». Но хорошее настроение бодрого военкома ничто не могло испортить.

– Все разнес?

– До единой.

– Давай сюда.

– Сейчас.

Путаясь в карманах куртки, Купреев извлек стопку корешков – на большинстве стояли его собственноручные подписи, каждую из которых он пытался стилизовать под фамилию адресата.

– Так, – задумчиво протянул военный комиссар, раскладывая перед собой пасьянс из бумажек. – Значит, все до единой разнес?

– Все.

– И каждую тебе подписали собственноручно? – Губы его расползлись в добродушной улыбке.

– Не всех дома застал, но…