Фёдор Быханов - Алый снег Обервальда

…У закрытой двери склада уже стояли несколько очередных клиентов. Одни желали вернуть то, что ранее взяли ими здесь на прокат. Другие наоборот – надеялись получить все необходимое для грядущего похода. Словом – выстроилась очередь. Как это довольно часто бывает именно в подобную пору – по окончанию очередного летнего полевого сезона.

А ещё потому не удивились наплыву клиентов работники областного Альпклуба, что дело было накануне теплого «бабьего лета», зовущего в Подмосковье, на последние деньки у костра и речки. И приходилось учитывать это в своих планах на день.

Дабы избежать бесполезных споров с посетителями на счет медлительности обслуживания, бухгалтер снизошла до того, что лично взяла на себя хлопотную процедуру приемки-выдачи у окна проката.

Тогда как Сергей, настроившись на, подобающий директорскому заданию, траурный лад, прошествовал с шелковой лентой к своему «мольберту». Если так можно было гордо назвать, конечно, заляпанный краской лист фанеры, брошенной поверх простого письменного стола.

Сооружение было, почти полностью, заставлено банками гуаши, бронзовки, да еще несколькими емкостями с пучками кистей и перьев. Они, словно стадо колючих дикобразов, топорщили свое добро во все стороны из нескольких разнокалиберных стаканов и даже алюминиевой походной кружки.

С наведения, хотя бы, элементарного порядка в этом художественном хаосе, Сергею и нужно было начинать.

Уже после, убрав всё, не нужное ему для предстоящей работы, на пол, с помощью молотка и мелких сапожных гвоздиков самодеятельный художник-оформитель растянул на фанере ленту.

Снял крышку с банки, шибанувшей в нос, терпким запахом бронзовой краски. Выбрал нужную кисть. Умакнул ее, чтобы лучше набиралась краски, в банку с «бронзовкой». И лишь потом развернул, скомканный в кармане, листок бумаги с нужным «траурным» текстом.

Тем временем, новоявленная приемщица туристического проката, развернув свою деятельность за широкой спиной Сергея, больше похохатывала в окружении клиентов, чем делала порученную ей работу.

– Да и вообще в работе не всегда отличалась аккуратностью, – к месту попенял на нее Калуга, готовясь писать золотом по чёрному крепу.

Вот и, записывая, сказанное ей директором по телефону, Любовь Георгиевна, видно, не очень-то церемонилась с чистописанием. Так что не сразу, а лишь после внимательного разбора причудливых, что называется «курица писала лапой», карандашных каракулей, дошел до Сергея подлинный смысл всего написанного текста.

Но и его хватило на то, чтобы вновь возродить к активности в его душе давешнего «зверька» дурного предчувствия.

– «Генералу Никифорову от скорбящих друзей», – вслух еще раз перечитал самодеятельный художник.

Ведь, какую угодно, наверное, фамилию мог ожидать он, но только не эту. Все же не так много времени прошло с тех злополучных событий, как в последний раз он видел в полном здравии этого «доброго друга» московских инструкторов альпинистской, туристской и горнолыжной подготовки.

…Было то на Кавказе – в аэропорту Минеральных Вод. Откуда, с поличным арестованного Никифорова, совсем не с почетом по-генеральски, а наоборот – как обычного уголовника – в наручниках и под конвоем выводили на летное поле к машине, следовавшей на вертолетную площадку, чтобы доставить, оттуда в столичный следственный изолятор.

– Долетел сюда он, видать, благополучно, коли, только через целый месяц венок понадобился, – присвистнул от удивления Калуга.

И тут же погасил, вспыхнувшую, было, в душе тревогу:

– Ответил, мол, за все!

Хотя покойником вполне мог бы быть и другой генерал с этой, весьма распространенной фамилией.

– Вот, только, вряд ли бы того стали выносить из постпредства Горской Республики, – сам себе возразил на это объяснение Сергей.

Ведь именно в правительстве этого государственного образования, до своего ареста Никифоров исполнял обязанности вице-премьера, курировавшего деятельность силовых ведомств.

Самые разные мысли встревоженным роем поднялись в голове Калуги в связи с полученным им от директора заданием.

В том числе и подтвердив правоту древних философов, утверждающих, что:

– «Нет милее, прекраснее и сладко пахнущей картины, чем смердящий труп врага!»

Уж они-то поняли бы наверняка:

– От чего это, оказались, не в пример прежним траурным лентам, столь аккуратными, четкими и красивыми буквы. Что исполнил именно сейчас художник по траурному черному крепу.