Фёдор Быханов - Алый снег Обервальда

– Даже и не слышали сквозь сон, гражданин начальник, как он рвал паруса и давился через шпонку…

Слушатели теперь и между собой не спорили, не говоря уже о возможных возражениях авторитету, прекрасно понимая, что заботится он именно о них самих. Ведь от своего личного участия в происходящем на бетонном полу он-то отгородился надежнее некуда:

– Потому, что не было его здесь никогда и обратное не докажешь!

Да и как иначе, прекрасно знали подручные, что для всех остальных, не посвящённых в события, происходящие с ними, якобы в другом крыле изолятора худой басино давно «ухо давит». Спит, мол, после «отбоя» в своей, полностью избавляющей от общения с внешним миром, одиночной камере в конце коридора следственного изолятора.

Оттуда, на самом деле, к ним, он пришел только что, буквально с началом осуществления покушения.

При этом без каких-либо помех миновал все решетчатые и прочие «с глазками» двери. Да и что было париться самому, когда их замки перед важным заключённым ловко открыл продажный каклюшный – нёсший смену в эту ночь на объекте, сотрудник следственного изолятора.

После чего, уже совсем незаметно, этот прапорщик внутренней службы, больше привыкший к другому воровскому подобному «титулу» – вертухай, исчез отсюда. Но не далеко протопал, а лишь затем, чтобы занять самое удобное место, встав на стрему у поворота в это крыло СИЗО.

Так, с помощью дежурного контролёра, купленного когда-то давно и за дорого, авторитет и мог выполнить сегодня то, что от него потребовали «с воли». Вот и выходило, что траты на подкуп, выделенные из «общака» были не напрасными и совсем не случайно, а для личного контроля над всем процессом «укорачивания языка», басино появился здесь в точно намеченный срок.

Пришёл ни раньше, ни позже, а именно тогда, когда эти два непутёвых бесагона, предварительно оглушив, уже проворно опутывали простынями свою бутузую жертву.

Но дальше у них процесс разладился. Петли рвались одна за другой. Вот и пришлось вмешиваться в него, более опытному в таких делах, настоящему мастеру «затыкания не нужных ртов», каким на деле был пришлый в камеру.

Его советами пренебрегать было опасно даже самим нынешним палачам, потому они преданно слушали, что им говорит, и как даёт распоряжения гость в их камере, чтобы выполнить всё в точности, как будет велено.

– А сейчас, отчини ему, пожалуй, паяльник, – категоричным тоном велел басино, проявляя тем самым свою незаурядную предусмотрительность. – Позволь немного подышат, этой плешивой паскуде.

И добавил, оправдывая сам себя в глазах остальных:

– Не то, как бы ни дал, прямо сейчас, околеванец, дуба, не откинулся до поры, до времени!

И еще раз разлепил тонкие «в ниточку» губы для очередной команды, предназначенной не только для подельников:

– Фраер, надеюсь, все понял?

Злорадно ухмыляясь прямо в лицо несчастного, он высказался ещё страшнее, давая тому понять, что всякое сопротивление бесполезно и лишь обернётся дополнительными страданиями.

– Небось, не запоешь для шухеру?

Тот лишь бессильно вращал глазами, пытаясь привлечь внимание своего главного палача, вошедшего, между тем, в самый настоящий раж.

– Да и кто поможет? – злое лицо приобрело выражение, способное навести страх на самого смелого и мужественного человека, а не только такого, кто уже был готов бросить всё на волю судьбы. – Попробуешь заорать, лишь исчавкаем с долгими муками, а так – чик и готово!

Гостю из другой камеры и теперь перечить здешние «аборигены», и в малой мере не посмели. Освободив рот, лежащего под ним сокамерника от, заслюнявленного, изжеванного, в ходе борьбы за жизнь, бумажного шара, жестокий урка нашел ему иное применение.

Метко выбросил липкий «снаряд» в другой конец камеры. Где этот былой кляп из рулона мягкого туалетного пипифакса, не подвёл меткача. Сделав дугу, попал прямо в центр «эстрады», где хлюпнул в ржавой воде канализации.

Такое меткое название «эстрада», и здесь, как и в других камерах, вполне подходило железному унитазу, зацементированному в небольшое возвышение справа от входной железной двери.

Сама дверь была в тот момент не только плотно прикрытой, но и оказалась с тщательно задвинутым, с надзирательской стороны, смотровым глазком. Что позволяло, всем троим устроителям, расправы чувствовать себя в закрытом помещении вполне свободно и безнаказанно.

– Ты, ведь и вправду «петь не будешь», фраерок? – участливо поинтересовался руководитель казни у, совершенно обескураженного всем с ним происходящим, кандидата в самоубийцы. – Все одно – укопаем!