Андрей Воронин - Филин

– Мне все равно, потому что я… – и Серебров замолчал, зная, что фразу за него додумала женщина.

– За что же это нам такое?! – воскликнула Станислава.

И Серебров еле сдержал улыбку, когда услышал «нам», значит, в ее мыслях они уже вместе.

– Станислава! – проговорил он.

– Я даже не знаю вашего имени.

– Какое значение имеет имя, если есть такие слова, как «любимая», «единственная»?

– Вы слишком быстры.

– Возможно, у меня осталось мало времени, – и Серебров выразительно посмотрел сквозь прутья кладбищенской ограды на свежую могилу, намекая, что вскоре и он может оказаться в сырой земле.

«Я должна отомстить мужу», – подумала Станислава.

– Ваш муж просчитался, – сказал Сергей Владимирович, – он хотел ваших слез, испуга. А вы сильная женщина, вы умеете противостоять горю.

В ответ Сереброву досталась благосклонная улыбка и многозначительный взгляд. Таких взглядов Сергей Владимирович видал в своей жизни множество и умел в душе оставаться к ним абсолютно равнодушным. Станиславе казалось, что мужчина пожирает ее глазами, вливается в нее возбужденным взглядом сквозь зрачки, но на самом деле Серебров смотрел на то, как отражаются в глазах женщины небо, высокие деревья, птицы, кружащиеся над кладбищем.

Обычно мужчины ведут себя с женщинами, как домашние животные с хозяевами. Давят на психику, вымогают ласки и наглеют до тех пор, пока им категорически не скажут «нет». Станислава уже готова была услышать нечто вроде «поедем ко мне», «пройдемся по городу», «навестим ресторан», но вместо этого Серебров жарко шепнул ей в самое ухо:

«Встретимся завтра», – и вложил в ладонь женщины маленький прямоугольник картона. Затем, отступив на шаг, вынув мобильный телефон, включил питание.

И тут же приложил палец к губам, то ли посылая воздушный поцелуй, то ли намекая, что говорить вслух теперь опасно.

– Завтра, – беззвучно прошептал он, отступая к машине. Он шел так, как отдаляются от королевского трона, пятился спиной и делал это, сохраняя достоинство.

Станислава смотрела, как разворачивается машина Сереброва, как мужчина на прощание машет ей рукой в открытый люк. Не удержавшись, она послала короткий воздушный поцелуй и ощутила слабость в ногах.

«У вас очень мощная половая чакра», – прозвучала у нее в голове дурацкая фраза, оброненная Серебровым. И возможно, из-за предельной глупости эта фраза врезалась ей в память, как врезается строчка из незатейливой, но навязчивой песни – что ни делай, о чем ни думай, она звучит и звучит в голове.

"Я даже имени его не услышала, – подумала женщина. – Но важно ли это? – она разжала ладонь и глянула на картонный прямоугольник. На нем были лишь цифры – номер мобильного телефона, ни имени, ни фамилии, ни рода занятий. – Как он смотрел на меня! Он просто сходит от меня с ума!

Скажи я хоть слово, намекни, он пополз бы за мной на край света".

И только сев в машину, Станислава вспомнила, почему она оказалась здесь, у кладбищенской ограды.

Она вспомнила Николая, но теперь его объятия, поцелуи казались женщине далекими и нереальными, словно она вспоминала не сцены из собственной жизни, а рисовала в сознании картины из рассказанной кем-то истории, пресные, не очень интересные, лишенные эмоций и чувств.

Голова перестала болеть, в груди ощущалось приятное тепло. И все существо Станиславы рвалось к действию.

«Он знает мое имя, возможно, видел меня раньше, следил.., и влюбился».

Женщину не смущало то, что она не услышала от незнакомца признания в любви. Договоренная ею самой фраза казалась теперь услышанной.

«Он предусмотрителен, – подумала Станислава, доставая из сумочки телефонную трубку, – он дорожит мной».

При всей легкомысленности Станиславе раньше не удавалось за каких-то полчаса знакомства, не имея представления о том, кто стоящий перед ней мужчина, заинтересоваться им настолько, чтобы забыть о муже, о прежнем любовнике, забыть о работе.

Она чуть подрагивающим пальцем включила в трубке питание, и та мгновенно разразилась пронзительной трелью.

– Да, слушаю, – женщина еле сдерживала волнение.

– Береги себя. Ты мне нужна.

Кандидат в депутаты Игорь Иванович Горбатенко, окончательно разуверившийся в действенности своих прежних связей, ерзал в кресле. Он с отвращением смотрел на телефон, факс, копир – вещи эффектные, но в его ситуации абсолютно бесполезные. Еще большее отвращение вызывали у него сложенные в углу комнаты агитационные листовки с его собственным красочным портретом. Стопки листовок по сто штук в каждой крест-накрест перетягивала противная лохматая бечевка.