Андрей Воронин - Формула смерти

«Господи, неужели это я?»

– Да, это ты, – произнесло отражение.

И от собственного голоса, от слов, произнесенных вслух, Комову стало плохо. Колени стали подгибаться, и если бы полковник не сел на разобранную кровать, то наверняка рухнул бы на пол. Он сидел четверть часа, покачиваясь из стороны в сторону, сжимая ладонями виски, в которых нестерпимой болью пульсировала кровь. Сергею Борисовичу казалось, что кровь сейчас польется через уши, хлынет из носа, изо рта. Приступ тошноты и рвоты подкатил к горлу, и лишь невероятным усилием воли Сергей Борисович смог подавить этот мерзкий приступ, смог удержаться, чтобы его не вырвало на старинный, истертый ногами персидский ковер.

Немного успокоившись, он осмотрелся по сторонам. Огромное количество фотографий украшало стену. Некоторые были в рамках, некоторые просто приколоты шпильками к цветастым с золотым тиснением обоям. Комов поднялся с разобранной кровати, с отвращением посмотрел на нее. Ему казалось, что постель все еще хранит тепло Смехова. Он подошел к фотографиям и, водя по воздуху пальцем, рассматривал их.

Комов сорвал со стены три снимка, на которых был изображен он сам, пошел на кухню, зажег газовую плиту и стал жечь снимки. Полковник наблюдал, как корчится в огне бумага, превращаясь в черный с седым налетом пепел. Отыскал в шкафчике пачку дорогих сигарет, вытряхнул одну, пачку сунул в карман плаща..

Он прикурил от горящего снимка и, жадно затянувшись, выпустил дым через нос. Тут же закашлялся.

«Крепкие, черт подери!» – подумал он, продолжая курить.

Комов выкурил три сигареты подряд, прикуривая одну от другой, погасил окурки в тарелке, затем пошел в туалет и высыпал все в унитаз.

Смыл.

«Теперь надо навести порядок, убрать свои отпечатки пальцев. К чему я прикасался? – задал себе вопрос полковник ФСБ, оглядываясь по сторонам. Вспомнить уже невозможно. – Мы дрались, я валялся на полу, хватался за все, что попадало, под руки. Нет, это бессмысленно, спецы из МУРа обязательно найдут и мои отпечатки. Я знаю, они это умеют делать. Надо уничтожить все, весь гадюшник, гнездо разврата предстоит сжечь. Если бы у меня был бензин, я бы облил им долбаную квартиру старого пидора, а затем бросил бы спичку и выскочил за дверь. Но бензина у меня нет, – взгляд Комова упал на чайник, валявшийся на полу. – Смехов чай грел на плите, плита у него газовая. Отлично! Вначале надо привести в порядок себя, надо вымыть руки, лицо, одежду», – только сейчас Комов почувствовал, как болит горло и как тяжело ему сглатывать слюну.

Он вошел в ванную комнату, двумя руками оголил горло из-под свитера. Вся шея была в красных кровоподтеках.

«Сволочь, хотел меня задушить! Не я, а ты сам бросился на меня, первым поднял на меня руку. Хотел убить, как мальчишку, как Андрюшу Малышева. Мерзавец! Но не тут-то было, я оказался проворнее, а ты – старый и слабый Урод».

Комов тщательно вытер руки, лицо. Вытираться полотенцем Смехова побрезговал, поэтому пришлось воспользоваться носовым платком.

«Надо найти сумку, в нее спрятать плащ, перепачканный кровью, и только после этого можно уходить. Да, и еще надо перевязать горло шарфом, чтобы никто не видел мою шею».

Он нашел большую дорожную сумку, сложил в нее плащ. Долго возился с замком молнии, который упорно не хотел закрываться. Он присел на банкетку в коридоре и несколько секунд сидел, как поступают люди перед дорогой.

– Все, пора, – произнес он.

На кухне полковник переступил через распростертое окровавленное тело Смехова.

Открыл духовку газовой плиты, повернул все рукоятки до упора, услыхал, как с шипением из конфорок пошел газ. Открыл дверь в ванную комнату и включил обогреватель, воткнув его в розетку. Посмотрел, как стеклянные трубки становятся ярко-красными, а затем, закинув сумку на плечо, облачившись в пальто Смехова, покинул квартиру. На лестнице на мгновение остановился. Дверь уже была заперта. Он держал в руках связку ключей.

«Вот что надо бы сделать, – подумал он, всовывая ключ в прорезь английского замка. Плоский ключ уже был в замке. Комов напрягся, усилием пальцев обломил ключ. – Ну вот, теперь порядок, теперь никто туда не войдет. Дверь железная, сломать ее будет сложно».

Полковник неторопливо спустился вниз и только на улице вспомнил, что забыл свой зонт в квартире.

– Черт с ним! В гробу я его видел, – пробормотал Комов, покидая подъезд.

На улице продолжал идти дождь, обыкновенный весенний дождь, холодный, неприятный, с ветром. Полковник брел, подставляя лицо дождю, холодным каплям и ветру. На улице ему стало легче. Комов почувствовал невероятную опустошенность, словно бы из его головы вынули мозг, а из груди достали все органы. Он напоминал себе оболочку, бездушную и бездумную, пустую, легкую. Он шел по улице, ровно дыша, сумка висела на плече. В сумке лежал плащ в темно-бурых пятнах крови, под ним на дне пистолет с глушителем.