Андрей Воронин - Группа крови

Впрочем, поразмыслив, Леха решил, что его неприятные ощущения вызваны одиночеством и непривычной обстановкой. В самом деле, день за днем (и в особенности ночь за ночью) бродить по пустым полутемным казематам было как-то.., неуютно. Водка помогала слабо. Чтобы не замечать гнетущую тишину подземелья и не видеть, как осторожно шевелятся в углах мохнатые тени, нужно было принять дозу алкоголя, близкую к смертельной.

Стоявшие наверху и находившиеся на разных стадиях готовности диковинные машины, примелькавшись и утратив очарование новизны, очень быстро перестали вызывать у Лехи любопытство. Оценить блеск и оригинальность технических решений он был не в состоянии, заводиться эти механические уродцы не желали, а цветные металлы в них хотя и встречались, но в таких незначительных количествах и в такой неудобной для выламывания и хищения форме, что Леха не стал марать об них руки. Оставалось разве что подпрыгивать на сиденьях, дергать за рычаги и делать губами «др-р-р-р», но Леха давно вышел из возраста, когда подобные развлечения могут доставить человеку удовольствие.

Избыток свободного времени – штука коварная.

К концу недели Леха-Лоха был почти на сто процентов уверен в том, что Мышляев вместе со своей странной компанией попросту подставил его, скрывшись в неизвестном направлении и предоставив ему, Лехе Лопатину, в одиночку держать ответ за какие-то неведомые, но, безусловно, тяжкие преступления.

«Сдам, – решил Леха. – Если что – сдам со всеми потрохами, черта мордастого…»

Потом ему подумалось, что дожидаться беды, сидя в этом подземелье, незачем. Можно было просто выйти на улицу и начать попеременно переставлять ноги – левой-правой, левой-правой, пока деревня Ежики и жутковатая усадьба непонятного Кузнеца не остались бы далеко позади. Удерживало Леху только то, что все это могло оказаться пустыми страхами. Хорош бы он был, если бы смылся за день или два до возвращения Мышляева!

И он оказался прав. Мышляев действительно вернулся – отдохнувший, разжиревший, но при этом какой-то очень уж нервный. Он привез с собой Гаркуна и Заболотного. Гаркун выглядел, в общем, как всегда, а вот Заболотному было не по себе. Он все время дергался и оглядывался через плечо, словно боялся привидений. Склонный к скоропалительным выводам и простейшим решениям Леха объяснил такое странное поведение тем, что этот химик нанюхался какой-то своей химии и теперь ловит глюки.

Это предположение возродило в Лехиной душе старые подозрения: может быть, Мышляев со своей бандой все-таки гонит наркотики?

Так или иначе, пошастав с полчаса по усадьбе и убедившись, что ничего не пропало, Мышляев вынес Лехе устную благодарность за образцовую службу, дал денег и лично подбросил до города на своих разболтанных ржавых «жигулях». Леха весь вечер собирался спросить у него, куда все-таки подевался Кузнец, но вопрос казался неуместным, а потом Леха как-то и вовсе о нем позабыл, довольный тем, что его бессменная вахта наконец-то закончилась.

Итак, Леха-Лоха вернулся домой под вечер и первым делом полез в горячую ванну. Отмокая в душистой пене, он курил купленную по дороге кубинскую сигару и потягивал приобретенный в том же магазине скотч.

Виски он, ясное дело, разбавлять не стал, а манеру портить хорошую выпивку, набивая стакан льдом, Леха считал извращением. Перед тем как залечь в ванну, Леха установил на крышке стиральной машины портативный магнитофон и теперь, помимо хорошего табака и отменной выпивки, наслаждался еще и песнями «для братвы», которых не слышал целую неделю и по которым основательно соскучился.

Тихую музыку Леха не понимал в принципе. Если уж Леха Лопатин включал магнитофон, то регулятор громкости всегда бывал у него вывернут вправо до упора независимо от мощности динамиков. Своих музыкальных пристрастий Леха не стеснялся, так что все его соседи имели отличную возможность слушать блатные песни вместе с ним. Леха Лопатин всегда и все делал, что называется, до упора: спал до полудня, проигрывался до нитки, давил на газ до пола, дрался до беспамятства и пил до полной потери человеческого облика, считая все это признаками истинно русской широты натуры. Он относился к той категории людей, которые должны совершить чрезвычайно крупную ошибку, причем не один раз, чтобы хоть чему-нибудь научиться.

Звонка в дверь Леха не слышал. Возможно, в дверь вообще не звонили, но если звонок и был, то его полностью заглушил хрипловатый баритон исполнителя блатных песен, от которого, казалось, мерно вибрировали железобетонные стены ванной. Этот же проникновенный в самом прямом смысле слова баритон помешал Лехе услышать грохот выбитой мощным ударом двери. Впрочем, в течение следующего часа Леха был так занят, что даже не удосужился посмотреть, была дверь его жилища грубо выломана или вскрыта каким-либо иным, более интеллигентным способом.