Андрей Воронин - Группа крови

– А мне ты веришь? – ухмыльнулся Мышляев. – То-то и оно! Главное, чтобы дело двигалось, а «веришь – не веришь» – это, Гена, сплошная шелуха. Мне этот наш химик тоже не очень нравится. Ей-богу, когда ты предложил его бетоном залить, у меня прямо руки зачесались. Одна беда – нужен он нам пока что. Ну да не вечно же он будет химичить!

– Интересно, – медленно проговорил Гаркун, – а насчет меня у тебя тоже руки чешутся? Как говорится, сделал дело – гуляй смело, а? Или, как у Марка Твена: мертвые не кусаются.

– Тут есть три момента, – совершенно серьезно ответил Мышляев. – Момент первый: мы с тобой старые друзья, и я тебя, черта ядовитого, люблю и никогда не обижу. Сам не обижу и другим в обиду не дам.

– Эти бы слова да Богу в уши, – сказал Гаркун.

– Не перебивай. Момент второй: мы с тобой затеяли это дело вместе. Вместе придумали, вместе начали и вместе доведем до победного конца. Чтобы потом, сидя на мраморной террасе собственной виллы, вспоминать, как мы тут в дерьме по уши корячились.

И, наконец, момент третий: денег мне нужно много.

Так много, что одному мне не справиться даже с процессом их печатания.

– Вот это уже похоже на правду, – заметил Гаркун. – Чертов Кузнец, опять калитку не закрыл.

Вот уж, действительно, чокнутый профессор. Удивляюсь, как он не забывает ширинку застегивать после того, как помочится.

– Кстати, – спохватился Мышляев. – Хорошо, что ты мне напомнил. Я нанял охранника.

Гаркун скривился так, что Мышляев разглядел это даже в полумраке.

– Ну что такое? – спросил он. – Чем ты недоволен на этот раз?

– Прежде всего тем, что ты ввел в дело постороннего человека, даже не посоветовавшись со мной, – на время отбросив привычный шутовской тон, сказал Гаркун. – Мы же договаривались: никаких посторонних и, тем более, никаких бандитов.

– Да кто тебе сказал, что он бандит? – возмутился Мышляев, но при этом почему-то отвел глаза в сторону. – Это мой сосед. Парень спортивный, крепкий, молчаливый. Я его хорошо знаю, человек он надежный. Ты посмотри, какой бардак здесь у нас творится. Все двери вечно нараспашку, вы сидите у себя в подвале, ничего не видите, ничего не слышите, шлепаете фальшивые баксы… А если кто войдет?

Участковый, например, или просто местный лох, которому надо швейную машинку починить?

– Ну если смотреть с этой точки зрения… – неуверенно протянул Гаркун.

– То-то же. А ты говоришь – бандит.

– Старик! – торжественно сказал Гаркун. – Мы живем в такой стране и в такое время, что всякий, кому попало в руки оружие, автоматически становится бандитом. Особенно, если поблизости чувствуется запах денег. – Он демонстративно принюхался, шумно втягивая воздух коротким красным носом. – Чувствуешь, как пахнет?

– Чем?

– Баксами, отец, баксами! Поэтому я ничего не имею против твоего охранника, но лишь в том случае, если он начисто лишен обоняния.

– Разберемся, – проворчал Мышляев. – Если что, я ему быстро нюхалку отшибу. Я про него кое-что знаю, и он знает, что я это знаю, так что сам понимаешь…

Вместо окончания фразы он показал Гаркуну открытую ладонь и медленно, очень демонстративно сжал ее в кулак – так крепко, что побелели костяшки пальцев.

– Ну если так, – не скрывая продолжавших терзать его сомнений, сказал Гаркун. – В общем, ты у нас генеральный директор, организатор всего на свете и ответственный за все подряд, так что тебе виднее.

– О, это вечное племя, призванное отвечать за все и потому не отвечающее ни за что! – ни с того ни с сего нараспев воскликнул Мышляев.

– Ого, – Гаркун по-птичьи склонил голову набок, – да ты никак заговорил цитатами. Откуда это?

– Не помню, – равнодушно ответил Мышляев, думая о чем-то своем. – Вычитал где-то. Понравилось, вот и запомнил.

– Вот уж от кого не ожидал ничего подобного, так это от тебя, – произнес Гаркун.

– А я разносторонний, – неожиданно приходя в великолепное расположение духа, ответил Мышляев. – Я всех вас еще удивлю!

– Да, – сказал Гаркун, – не сомневаюсь.

Поставив торчком облезлый цигейковый воротник старого офицерского бушлата и низко надвинув потертую кожаную кепку, Кузнец медленно двигался вдоль ряда, в котором торговали гвоздями, шурупами, ржавыми гаечными ключами, старыми утюгами и прочей дребеденью, место которой было на свалке.

То, что здесь называли товаром, было разложено, расставлено и просто насыпано неопрятными кучами на расстеленных прямо на земле кусках полиэтилена, фанерных листах и даже на подмокших газетах.