Александр Афанасьев - Воздушные головорезы

Сумку я вскидываю на спину. Да, ее можно и как рюкзак носить. Потом я отдергиваю занавеску.

Хозяин кивает, а я спрашиваю:

– Сколько, Абу Эмиль?

– Тебе – бесплатно. Такие у нас обычаи.

Я отрицательно качаю головой, достаю бумажник.

– Любая хорошая вещь чего-то стоит. Такие у нас обычаи.

Небольшая площадь, не знаю название. Слева красуется новодельная мечеть, через дорогу идет торговля «импортной мебелью из Чехии и Румынии».

У тротуара небольшая стоянка. Она забита огромными разноцветными аквариумами-автобусами. Рейсы на Ростов, Волгоград, даже есть прямой на Москву.

В числе тех, кто отправляется в столицу, – девушка. Ее провожает женщина средних лет в цветастом, почти павловском платке и кожаной куртке, как у меня. Девушка явно русская, блондинка. Они стоят чуть в стороне от торговцев, суетливо кантующих свои огромные сумки и коробки, оклеенные скотчем.

Женщина что-то успокаивающе говорит девушке. Похоже, что мать отправляет дочь на учебу в далекую и такую опасную Москву.

На самом деле она посылает ее вовсе не на учебу, а на смерть. Девчонка – смертница. Зовут ее Ирина, мусульманское имя – Мариам. У нее в Иванове есть ребенок, которого она бросила на родителей. Мать-одиночка.

В «Одноклассниках» она познакомилась с прекрасным принцем с Кавказа, попала под его влияние, приняла ислам и приехала сюда. Ее возлюбленный встал на джихад, отправился на Ближний Восток, там присоединился к «Исламскому государству» и стал шахидом на пути Аллаха. Его родные, живущие здесь, продали ее ваххабитам. Те уговорили девушку совершить истишхадию, то есть самоподрыв.

Эту дрянь возьмут позже, в России. Женщина тоже далеко не уйдет.

Сейчас меня интересует другое. Вон тот тип с камерой. Он стоит и снимает. Если меня не подводит чутье – а оно никогда так не поступает – это оператор. Единственный тип, неизвестный нам на сегодня во всем раскладе элемент. Мы знаем, кто он, но не в курсе, на кого работает, куда дальше идут отснятые ролики.

Оператор обязательно нужен, чтобы зафиксировать отъезд смертницы в Москву, где ее должны встретить братья из тамошнего джамаата. Он отошлет видео нужным людям, те выделят деньги на новые теракты. Взять живым опытного оператора – это джекпот. Он может знать даже больше, чем амир.

Каких-то иных причин для съемки я не вижу. Тут совсем нет ничего интересного.

Я стою рядом с автобусом, который пойдет на Ростов. Еще не скоро, позже, чем московский. Почему я так плотно одет – понятно. Это здесь тепло, а там неизвестно как. Не в багаже же куртку везти. То, что у меня тяжелая сумка – тоже понятно. Без вещей никто в дорогу не отправляется. Иногда я звоню по сотовому. Со стороны может показаться, что жду попутчика и нервничаю.

На самом же деле я просто жду.

Если получится так, как мы предполагаем, то оператор сейчас направится на хату, которую снимает джамаат. Там мы будем действовать по обстановке, в зависимости от того, сколько противников встретим. Если он попытается скинуть флешку, мы его возьмем, вывезем за город и поговорим по душам. Дальнейшее напрямую зависит от того, что нам скажет этот тип.

Если мы получим возможность накрыть ячейку прямо сейчас, то так и сделаем.

Короче, будут обижать – не обижайся.

Ага. Расходятся они, что ли? Похоже.

Я захожу за автобус, забрасываю сумку на спину, переворачиваю шапочку. С другой стороны она темно-зеленая. В толпе одежду не видно. Люди смотрят на голову, лицо.

Я выхожу. Оператор прекратил съемку и тронулся. Иншалла.

Площадь. Справа то, что здесь принято считать торговым центром, через дорогу – жилой дом, первый этаж которого полностью переделан под магазины. Лотки с местными фруктами и овощами соседствуют с ателье с претенциозным названием «Кензо», прямо так, русскими буквами.

Если когда-то на этом перекрестке и стоял светофор, то это было давным-давно. Никто об этом не помнит, все чешут напролом. Кто-то перебегает дорогу наискосок, рискуя жизнью. Под знаком «Остановка запрещена» яблоку негде упасть.

По той стороне улицы идет группа болел в желто-зеленых цветах «Анжи». Пока они ведут себя мирно, ничего не громят. Все еще впереди. Ребята оторвутся после матча.

Оператор нервничает. Понятия не имею почему, но факт медицинский.

Я смотрю на хрущовки, на поток людей, на машины, припаркованные к тротуарам. Если ты следишь за кем-то, то нельзя буравить его взглядом. Люди это чувствуют.

Опа!

Крик снова заставляет меня обратить внимание на клиента. Болелы не нашли ничего лучше, как докопаться до оператора. Не знаю, что им не понравилось, но так уж вышло.