Андрей Воронин - Кроссворд для Слепого

Вбежав во двор, Глеб перешел на размеренный шаг и остановился. Сообщение было от генерала Потапчука, абсолютно нормальное, не закодированное: «В девять вечера буду у тебя. Федор Филиппович».

Проставлено было и время. Потапчук любил на документах и в сообщениях помечать дату и точное время.

Глеб хмыкнул: «Ну вот хоть какое-то дело, есть повод не поехать сегодня вечером за город, где назойливо гудят комары и где мне абсолютно нечего делать».

Отношения с Ириной Быстрицкой у Глеба складывались неизменно хорошими, ровными и спокойными. Сиверов старался быть предельно внимательным и предупредительным к своей подруге. Ирина отвечала тем же. Несмотря на то что ушла страсть — всепоглощающая, захватывающая, от которой невозможно скрыться, которая мешает думать, сосредоточиться, Глеб и Ирина жили вместе, их отношения устраивали обоих.

«Это время, это годы, это привычка», — говорил себе Глеб, когда, уходя куда-нибудь, целовал Ирину в затылок, вдыхая аромат ее волос, приятный, но уже не такой возбуждающий.

«Встречусь с Потапчуком, а потом поеду к ней», — в том, что она будет рада его видеть, Сиверов не сомневался.

Хотя в душе Глеб чувствовал, что никуда он не поедет, что ему скорее всего будет не до поездок за город. Встреча с генералом ФСБ Федором Филипповичем наверняка заставит его ощутить полноту жизни, опять внесет в повседневность терпкий привкус риска, солоноватый и резкий. Тогда он станет смотреть на жизнь абсолютно иначе, не будет воспринимать людей как обычных прохожих, глаз станет цепко фиксировать цвет и регистрационные номера автомобилей.

Глебу этого хотелось. Он чувствовал в себе нерастраченную силу, которую надо бросить, сжечь в работе. Лишь после этого можно ехать к Быстрицкой, можно вернуться, как Одиссей возвращался к своей Пенелопе, к Ирине Быстрицкой. И она будет рада, счастлива, и таким же счастливым станет уставший, вымотавшийся Глеб Сиверов.

На лестнице вновь зажужжал пейджер, и Глеб, даже не задумываясь о том, от кого сообщение, посмотрел на окошечко пейджера.

«Сегодня вечером маленькое торжество. Надеюсь, ты не забыл о нем без моих напоминаний. Целую и обнимаю. Ирина.»

— Торжество… — прошептал Глеб, входя в квартиру. — Какое же сегодня торжество?

Он быстро, как перелистывают книгу, пытаясь найти нужную главу, мысленно пролистал воспоминания.

«Боже, что это со мной? — поймал себя на мысли Глеб. — Я не могу сосредоточиться, я не могу вспомнить, какое торжество, какой юбилей, по какому поводу.»

И тут же вспомнил Хармса — писателя, которого Ирина Быстрицкая любила перечитывать и цитировать.

— Как же, как же… поэт закончил поэму, по этому поводу в городе праздник, — Глеб усмехнулся, сбрасывая с себя одежду и направляясь в ванную комнату.

Уже стоя под упругими струями ледяной воды, он с иронией подумал:

«В городе праздник, а флагов я не заметил. А может, они были? — тут же спросил он сам себя, этот вопрос выглядел уже профессионально. — Нет, нет, флагов не было», — ответил Глеб, подставляя лицо под струи воды, плотно смыкая веки. Он ловил губами холодные капли, жадно дышал, ощущая, как в каждой мышце, в каждой клеточке его организма закипает жизнь.

После холодного душа он насухо растерся. В холодильнике стоял его завтрак, оставалось только поставить его в печь СВЧ, разогреть и вспомнить добрым словом Ирину, а после с аппетитом съесть. Что он и сделал.

Генерал Потапчук с тяжелым, пухлым портфелем, со сложенным зонтиком в левой руке, наклонив голову вперед, шел по сумрачным коридорам управления ФСБ. Перед окончанием рабочего дня он имел тяжелый разговор с генерал-лейтенантом. Тот как заведенный требовал скорейшего результата, ругал обнаглевших журналистов, которые домогаются от него невозможного. Теперь он в свою очередь вынужден требовать невозможного от своих подчиненных, в том числе от генерала Потапчука.

— Будет тебе результат, будет, — размахивая зонтом, как тростью, бурчал Потапчук.

Машина уже стояла у служебного входа.

— Домой? — мельком взглянув на пухлый портфель, осведомился водитель.

— Нет, давай-ка на Арбат.

— Куда именно? Арбат большой.

— Поезжай, я тебе скажу, где свернуть.

В машине генерал не проронил ни слова. Он был сосредоточен, тонкие губы сжались в линию, на лбу пролегли морщины. Портфель и зонтик Потапчук держал на коленях.

«Вроде бы дождя нет и не предвидится», — подумал водитель, но высказываться вслух он опасался, слишком уж сосредоточенным было лицо генерала, и не к месту заданный вопрос, нечаянно оброненное замечание могут вызвать негативную реакцию.