Андрей Воронин - Кровавые жернова

– А вы куда сейчас, на ночь глядя?

– В Погост вернусь.

– Вы у отца Павла остановились?

– Да, у него.

– Поклон ему от меня. Хороший священник, повезло Погосту. И матушка у него хорошая, богобоязненная. А то, может, у меня заночуете? Не дело на ночь глядя в дорогу выбираться.

– Я на машине.

Холмогоров поцеловал руку отца Никодима.

Тот перекрестил его, и Холмогоров покинул дом на перекрестке улиц Космонавтов и Чапаева.

Младший сын священника Илья подхватился с кровати с первыми криками деревенских петухов. Семья и гость крепко спали. Илья сбросил с кровати ноги, протер кулаками глаза. На губах была улыбка, а в глазах испуг. Улыбался мальчишка чему-то ему одному известному.

Он вышел в гостиную, открыл шкаф. Его рука нащупала колечко с двумя большими ключами. Пальцы сжали прохладный металл, ключи даже не звякнули.

Неслышно, как кот, мальчишка покинул дом.

Спустился с крыльца, пересек двор, открыл калитку и взглянул в ночное небо. Несколько мгновений стоял, запрокинув лицо. В его глазах отражались звезды. А затем, даже не опустив головы, сжимая в пальцах ключи, он уверенно зашагал по деревенской улице. Он был босой, на холодной земле оставались аккуратные следы детских ног.

Вся деревня спала. Илья шел торопливо, словно неведомая сила подталкивала его в худенькие плечи и направляла. За деревней он остановился. Опустил голову. Движения мальчика были стремительны, но не слишком уверенны.

Руки, ноги, голова – все части тела двигались как бы сами по себе, не подчиняясь единой воле. Тем не менее он споро шел по широкой дороге, ведущей к церкви. Останови его кто-нибудь сейчас, окликни, он бы не услышал. Он двигался, как загипнотизированный, влекомый неведомой силой.

Наконец он дошел до церкви. Вошел в ворота, приблизился к крыльцу, залитому лунным светом. Прикоснулся рукой к холодному замку, вставил в тяжелый навесной замок большой ключ. И откуда только в детских руках взялась такая сила! Ключ дважды с хрустом провернулся. Мальчик снял открытый замок, вторым ключом отпер дверь и смело потянул ее на себя.

Из церкви пахнуло застоявшимся запахом воска, сгоревших свечей, ладана и всем тем, чем всегда наполнен воздух любой церкви, будь то городская с настоящим мрамором и позолотой или деревенская, скромная, крашеная. Запах в церквах всегда один и тот же.

У алтаря Илья Посохов остановился и принялся оглядываться по сторонам, словно пытался глазами кого-то увидеть или услышать подсказку, тихий шепот. Но кроме воркования голубей и сонного карканья ворон, мальчик ничего не услышал. Он вошел за алтарь и, держа перед собой вытянутые руки, нащупал икону Казанской Божьей матери, лежавшую на развернутом полотенце. Он закутал доску, завязал ее и, прижав к груди, покинул церковь, продолжая сжимать в руке кольцо с двумя ключами.

От церкви он пошел не к деревне, а стал спускаться по залитой серебристым лунным светом узенькой тропинке с пригорка вниз, к лугу. На лугу, ни на мгновение не остановившись, он свернул и направился к реке. Через четверть часа он уже стоял у высокого дощатого забора, держа на вытянутых руках, как тарелку, полную супа, икону, завернутую в белое полотенце.

Из-за забора раздался тихий голос:

– Иди сюда.

И мальчик повиновался ему, словно это был голос отца. Вошел во двор. С плеч Ястребова крупными складками спадала шелковая накидка. Его глаза были такими же невидящими, как и глаза мальчика. Лунный свет заливал двор; желтый песок, двумя холмиками лежащий у подкопанного огромного мельничного жернова, был похож на пепел, такой же серый и серебристый. На площадке неподалеку от мельничного жернова было выложено изображение иконы, принесенной мальчиком из церкви. Разноцветные мелкие кристаллики поблескивали и искрились, и изображение казалось стеклянным в лунном свете.

Ястребов заставил мальчика остановиться у ямы, взял в руки зубчатую доску, похожую на гигантский гребень, и принялся этой доской, этим странным гребнем, бормоча и выкрикивая гортанное слово, проводить по выложенному на песке изображению иконы. Мелкие сверкающие кристаллики смешивались, меняли места. И вскоре изображение исчезло, черное смешалось с белым, красное – с синим.

Ястребов заровнял площадку.

– Туда положи, слышишь, под камень.

Ребенок опустился на колени, спрятал икону под подкопанный мельничный жернов.

– Засыпай ее.

И сын священника собственными руками принялся сталкивать, сыпать в яму песок пепельного цвета. Вскоре Ястребов заровнял место. Приблизился к ребенку, положил на голову обе свои руки, крепко сжал пальцы, свел ладони, словно боялся, что голова мальчика выскользнет из ладоней, как арбуз.